|
|
Последние несколько лет Алексей Дидуров писал роман. «Эпохалку», как он его называл. Дидуров поднял тонны архивов, в том числе закрытых. Видео, аудио, монографии, публикации, указы, исследования… В кабинете расчищались полки для видео-кассет с документальными записями — их было собрано порядка 500 штук. Все мы боялись лишний раз звонить — чтоб не отвлекать от романа. Очень хотелось, чтобы Дидуров вытянул эту неподъемную, но важную задачу, и произведение бы появилось… Но не получилось. Алексей Алексеевич умер, оставив нам от романа горы материалов и всего одну написанную главу. Издать антологию с песнями друзей — участников литературного рок-кабаре — успел, а свой роман — нет.
Та самая единственная глава — «ОБЩАЯ ТЕТРАДЬ» — дневник за 1937-й год, который ведет советская летчица. Грубоватая мужеподобная женщина с «наждачной» манерой жизнеописания. В предисловии сказано, что текст этот, в годы работы в «Комсомольской правде», Дидурову передала какая-то чудаковатая старуха. «От дневника исходила жаркая, прямо-таки обжигающая эманация раскаленных донельзя страстей, запредельно растравленных веры и любви, идейного термояда»… Выяснять, мистификация это или нет — смысла не вижу, куда интереснее верить во всамделешнее существование и «общей тетради» в потертом переплете, и загадочной старухи и, конечно, самой советской летчицы.
Текст был опубликован в журнале «Юность» в 2005 году.
Лидия Мониава
Алексей Дидуров
Во дни розовой своей юности (середина и конец 60-х) я обретался в газете «Комсомольская правда» в должности стажера, в качестве спец. корра. Однажды в редакцию пришла старуха — пропуск, причем, ей никто не выписывал! — с большой толстой «общей тетрадью» в потертом переплете. Мои опытные старшие коллеги, завидев бабулю, выпорхнули стайкой из отдела: «Мы в «Правду» по кофейку, прими гражданку!» Этажом ниже, в буфете редакции главного рупора «девочки» хорошо за сорок около пятидесяти заваривали двойной по цене одинарного, но старожилы ул. Правды, 24 знали, что буфетчицы-правдистки за красивые глаза нальют и «беленькой» под видом выдохнувшегося нарзана, чья открытая бутылка специально выставлялась на прилавок, чтобы посторонний потребовал: «Вы уж мне, пожалуйста, свежую откройте!» — «Пожалуйста, пожалуйста!» — «Вот и спасибо!» — «Да не за что. Еще что?»
Но это — к слову, а главное, старожилы всех этажей билдинга газетно-издательского концерна «Правда» на одноименной улице знали, что нет для литсотрудника зверя страшнее на свете, чем сухонькие бабульки — бледно-розовые губки в тугую ниточку дежурной улыбочки и тихий властный вопрос после огляда с прищуром: «Кто тут старший?» Старше меня в кабинете никого на момент вопроса уже не имелось, и, явно не любя тратить время попусту, старуха шагнула к моему рабочему столу и шлепнула на него передо мной принесенную тетрадь.
Пояснила четко, как учитель резюме урока: «Это дневник моей старшей сестры за один год. Тридцать седьмой год. Наблюдается ныне вопиющее падение нравов! Особенно в молодежной среде. Низкопоклонством перед Западом заражен даже комсомол! Вот я и приняла решение настоять на публикации дневника сестры. Дабы разбудить в аудитории «Комсомолки» стыд и совесть. Через неделю зайду за ответом. Надеюсь, он будет положительным. Прошу: знакомясь с дневником, все время думайте о ваших юных читателях!»
Повернувшись почему-то как по команде «кру-гом» — на каблуке с приставлением свободной ноги к опорной, — она вышла из кабинета, аккуратно, с осторожностью прикрыв за собой дверь. «Школа та еще!» — подумал я, и оставленная мне «общая тетрадь» эту догадку о школе подтвердила с лихвой. На неделю я стал юным читателем (каковым, впрочем и был — 16 лет, что вы хотите!). А тут надобно заметить, что я представлял из себя то, что о ту пору называлось в кругах, близких к интеллигенции, «дитя ХХ съезда». И с вечера до поздней ночи от моего сардонического необазаровского (модного здесь тогда, как везде и всегда) хохота сотрясались и стеклянно дребезжали верхними окошками в коридор стены редакционного кабинета, сработанные хрупко и шатко под младобрежневский модерн. Этой своей озвученностью они, кстати, искоренили довольно быстро привычный скорострельно-автоматический режим случного загона в каждом почти отделе тогдашней «Комсомолки». Но это не суть, как говорят менты.
Суть вот: многие страницы врученной мне «общей тетради» были написаны наждачным языком передовиц моей газеты — разница была лишь в том, что литсотрудники, получавшие задание соорудить передовую статью, для своих коллег сразу становились объектом жалости, такой же горячей, как радостный импульс биотока в голове каждого жалеющего: «Пронесло!..» И поделки назначенных в наряд получались намного правильнее, но и намного же скучнее таблицы умножения. А от предъявленных мне на суд страниц дневника (местами зачерненных, кстати, глянцевитой тушью, да в добавок даты над записями были закаляканы лиловыми старорежимными чернилами) — так вот от дневника исходила жаркая, прямо таки обжигающая эманация раскаленных донельзя страстей, запредельно растравленных веры и любви, идейного термояда. Каковая ажиотация и поражала меня своей натуральной, и потому выдающейся, раритетной карикатурностью. Что-то чаплиновское со слезами сквозь смех угадывалось за псевдоэпической фразеологией словоизвержений на пожелтелых дневниковых страничках, загнездившихся на моем редакционном столе…
Короче, с изложением не совсем простых таких чувств и впечатлений я отдал «общую тетрадь» для вынесения вердикта своему шефу.
Мой редактор отдела, алконавт-балабол из хорошо темперированного племени «бывших целинников», устно квалифицировав авторицу дневника как сталинистку, а ее сестру как идиотку, подхватившую на старости лет вирус тщеславия, вернул мне дневник с заключением за своей подписью — что-то там про шаблонный стиль и ходульность содержания. И на том ему спасибо.
«Кошмар? Наша жизнь? Пытка? Что вы, молодой человек, все наоборот: мы были счастливы. Потому, что всегда знали, зачем живем..Чему служим. Кому нужны. Вы ничего не поняли.» — глядя на меня не то что с брезгливостью, а даже и с гадливостью, произнесла пожилая дама, кладя дневник сестры в свою авоську, и «общая тетрадь» с мягким сухим шорохом теранулась боками об нутро сумки, как мяч о сетку баскетбольного кольца. После чего старушенция повторила четкое уставное исполнение полного поворота и шага с левой. Дверь за собой и на этот раз прикрыла тихонько, как истинная леди. Но через пару секунд в приоткрытую дверь изрекла: «Вы еще вспомните этот дневник!» Я пожал плечами.
Господи, как я тогда был молод, чист, трепетен, здоров и хорош собой! И догадлив. И запаслив. Ибо не постеснялся запрячь свою пассию, практикантку из МГУ и поневоле секретаршу отдела, снять машинописную копию с дневника. Так. На всякий случай. Документ эпохи все-таки. Я же мечтал о писательстве, о будущем эпосе. Мне же было 16.
Прошли годы.
Вот он, этот дневник одного далекого года.
«С Новым годом тебя, моя единственная и неповторимая!» — говорю я, глядя сейчас на себя в зеркало. В этом новом 1937-ом я решила вести дневник. Никому об этом ни гу-гу. Просто донельзя переполнена предчувствиями грандиозных событий, большущих перемен в жизни страны и в своей собственной. Под солнцем гения нашего Вождя, великого Сталина в этом году еще ярче засияет СССР на мировой карте! Еще выше и быстрее зачертят небо своими курсами сталинские соколы, в стремительных звеньях которых я вижу и себя. Краешком глаза увидеть бы хоть одну строчку на последней странице этого моего годового дневника!
«Правда» и «Известия» сообщили: состоялся первый полет дирижабля СССР В-10. Я жду новых январских урожаев!
Предчувствия моей новогодней ночи оправдались, а мир дождался исторической новости! С 15-го по 21-е января в Москве проходил 17-й Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов. А 19-го января сформирован Совет Народных Комиссаров во главе с Молотовым .Через неделю и нам, летунам, перепало: ЦИК установил должность зам. Наркома обороны по ВВС (он же Начальник ВВС РККА) и утвердил на этой должности командарма 2-го ранга Алксниса. Наш комиссар по аэродрому ходит гоголем — он с Алкснисом в одной палате в госпитале лежал, когда обоим вырезали аппендицит.
Из газетных новостей заграничных интересна следующая: 19-го января Говард Хьюз совершил перелет Сан-Франциско — Нью-Йорк за 7:22. Дальность плюс скорость — вот на чем сегодня для всех сошелся свет клином! Это симптом приближения новой мировой войны. Не это ли приближение правило бал в последнюю неделю января — шел второй политический процесс (над 17-тью). 13 из них (в т.ч. Пятаков, Радек, Серебряков, Сокольников) приговорены к расстрелу. Написала — и не могу унять дрожь в кистях рук.
С утра — политинформация в Красном уголке аэродрома, только для старшего комсостава, не пустили даже военфельдшера и нач. рем. мастерских. Читал лектор из оборонного отдела ЦК. Начал с судебных процессов конца января. Потом коротко о назначениях и перемещениях в верхах командования ВВС. Затем перешел, наконец, к главной теме. Как стремительно мы шагаем к завоеванию мирового господства в воздушном океане! К началу этого года 17 наших сталинских соколов стали Героями Советского Союза по результатам боев в Испании. Уже теперь в СССР 57 авиазаводов, из них 18 серийных. Строил в основном НКВД. Научная и учебная база роста нашего Воздушного Флота более чем достаточна: 4 НИИ — ЦАГИ им. Н.Е.Жуковского, ЦИАМ им. П.И.Баранова, ВИАМ, Гипроавиапром. А еще учебные заведения — МАИ им. Орджоникидзе, ХАИ им. Осоавиахима, КАИ, Рыбинский авиаинститут, авиатехникумы в Воронеже, Горьком, Запорожье, Казани, Москве, Новосибирске, Перми, Рыбинске, Таганроге, Москве при заводе 24, Иркутске при заводе 125. Сюда же два треста, четыре втуза, 12 ускоренных техникумов, центральный базисный склад. В международных делах буржуазный мир все теснее сближается с фашистским — только что, 2-го января Британия и Италия подписали средиземноморский мирный договор. Есть и другие тревожные факты на сей счет. Поэтому уже 3-го января К.Е.Ворошилов предложил создать 2-ю авиаармию на Дальнем Востоке, Политбюро это предложение утвердило 20-го февраля и 15-го марта В.К.Блюхер доложил НКО о создании АОН-2. При этом вступает в стадию завершения организация третьей АОН — на Северном Кавказе. Готовим еще в Белорусском округе. Поскольку на западном направлении нужно держать ухо востро, а порох сухим — на Западе начинается сватовство наших вероятных противников в борьбе за Земной шар: 6-го января Соединенные Штаты запретили поставки оружия в Испанию, а в ответ 7-го января Германия согласилась поддержать Британский акт неучастия в испанской войне в случае, если другие силы также последуют ему. Мы хотим это сватовство расстроить, перетянув на себя экономические, а затем и политические — как следствие, — их интересы. Поэтому в темпе 9-го января наша корпорация Амторг подписала с Консолидэйтед договор о лицензии на производство грузо-пассажирской летающей лодки. Согласно договору Амторг получает один собранный самолет, рабочие чертежи, прочностные и аэродинамические расчеты, отчеты об испытаниях, инструкции по эксплуатации и т.п. Наши специалисты имели бы право знакомиться с производством в Сан-Диего, а американцы должны будут направлять специалистов к нам. Хотели бы еще две лодки в разобранном виде. Сумма контракта — 237 тыс. долл., включая спец. оборудование. Но и это еще не все! 10-го января вышел приказ по Наркомату оборонки о начале серийного производства ДС-3 («Дуглас» транспортно-пассажирский) на нашем новейшем заводе 84 в соответствии с договоренностью с фирмой Дуглас, достигнутой в прошлом году. Но американцы хитры — хотят, как говорят здешние летуны, единым разом и в седло сесть, и плов съесть: 13-го января правительство Соединенных Штатов установило запрет на участие американцев в испанской войне. Резюме: тучи сгущаются. Хорошо тем, кому не досуг смотреть наверх. Уже вечером, перед уходом из штаба аэродрома, чтоб забрать забытый утром карандаш, заглянула в Красный уголок и спугнула парочку. Девушка-уборщица, пунцовая от страха и смущения, одергивая юбку и косясь не столько на меня, сколько на мои командирские знаки различия, шипит отлипшему от нее ВОХРовцу: «Как не стыдно, Пал Сеич! Это под портретами-то вождей!»
Сходила по списку на 2 балета в Большой. С подмостков стало попахивать гимнастикой, акробатикой, мейерхольдовой драмбиомеханикой. Кордебалет временами — спортпарад. Где тонко, там и утолщают. Чтоб не рвалось? А вот оркестр как всегда — чудо. Непостижимая сыгранность, божественный симфонизм, полное освоение всей глубины замысла творца, раскрытие тайн музыкального материала. Вот даже потянуло на пафос!
Отложив газету, обхохоталась: глава Австрии Шушниг пригрозил восстановить монархию Габсбургов! Кого пугает? Нас? Коминтерн? Гитлера? И чем? Испугал ежа голой задницей, как говорят наши летуны. Но есть и поважнее новость — на следующий день, 16-го февраля за океаном свершилось серьезное дело: Дюпон запатентовал новое волокно «нейлон» (если газетчики не переврали название). По описанию оно имеет небывалые свойства и очень может пригодиться в армии, особенно в полевых условиях. Навести справки!
Удалось у Поликарпова — под его дланью нынче все новые постройки и разработки, — вымолить разрешение взглянуть на «Метеор» — секретный экспериментальный самолет, который специально готовят для меня, под мои планы идти на рекорды. Мне верят. А я буквально влюбилась в эту небывалую по красоте, стремительную, легкую и умную на вид машину! Я гладила ее крылья и борта, мысленно сжимала штурвал и вдруг поймала себя на догадке: наверное, так невеста смотрит на жениха перед первой брачной ночью, как я сейчас смотрю на этот удивительный аэроплан! Даже чего-то, помню, застеснялась. Бойкому на язык инженеру, — его фамилия, кажется, Зименко, — без умолку тараторящему восторженным голосом ТТД «Метеора», мне пришлось свалить на ангар свой румянец и пылающие уши: «Жарковато тут у вас…». Дома долго не могла заснуть — «Метеор» стоял перед глазами.
Январь студит февраль — вчера, 19-го, не стало всенародно любимого Серго. Орджоникидзе погиб. Слух: застрелился. Чувство незалечимой потери. Серго был моим крестным отцом в авиации. Он добился, чтобы меня взяли в кадры после аэроклуба, он заставил ретроградов-домостроевцев позволить мне учить мужчин летать — так я стала первой женщиной-инструктором во всем СССР. Он был мне больше, чем старший товарищ — он был моим старшим другом, родным по духу человеком. Слезы душат.
Февраль студит март — с 23-го по 5-е Пленум ЦК. Исключены из партии Бухарин и Рыков, и последний, как я слышала по секрету от нашего особиста, уже взят под стражу. Наш особист на лицо чернее грозовой тучи, только глаза светятся — влажные. Понять бы — с чего. Известие меня контузило.
В ЦУМе (в том, что раньше был «Мюр и Мерилиз») открыли отдел модных выкроек. Скорее всего, копируют тихой сапой из иностр. журналов, заимев кого надо где надо. В отделе давка, будто тюль дают. Особенно в часы, когда у секретарш и машинисток обед. То и дело потасовки. Тогда заведующая вызывает милиционера. А он боится молодых женщин этого сорта, нет к ним привычки, а они его не понимают: «Товарищи дамы! Хорош бускать друг дружку!». Это 8-е у всех на носу!
Наш признанный чародей-интендант Шепотков нынче превзошел себя: подогнал к концу дня прямо к штабу аэродрома автолавку с чудесами. Чего там только не было! Я купила то, о чем и мечтать не могла: «крепдешин» и «крепжоржет» на платья, туфли от «Бати» (чешская контрабанда, что ли?), эстонский купальник-трикотэ, американские спортивные носочки с отстроченной пяткой фасона «вайт сокс», духи «Аткинсон», мыло «Коти». Наши мамзели трясли интенданту ладони, как чемпиону по боксу! «Шепотков, откуда?!» Тот закатывал глаза и переводил взгляд за левое плечо: «Оттуда. Прям оттуда — сюда!». Дивный сон! Никогда столько хорошего я себе к 8-му марта не дарила!
Еще новость из разряда наилучших! Дуся из Легпрома вчера звонила в экстазе: в основном принято на их эксперткоме наше, советское женское туалетное мыло! Пока называется «мыло земляничное», хотя, по ее словам, еще не очень мыло и подванивает чем-то не совсем земляничным, почему и вернули на доводку. Но! Уже скоро в букете запахов нашей женщины поубавится наконец массовый «аромат» мыла с унылым названием «Хозяйственное» — это сверхмощное средство от грязи, насекомых и мужчин сдаст свои командные высоты. А московские охотницы за красивой жизнью перестанут переплачивать спекулянтам в подворотнях за румынскую осклизлую дрянь «Универсарэ». Луч надежды блеснул из-за туч! Жаль только, что вожделенное «земляничное» советские женщины не успеют получить к этому празднику Международного 8-го марта. Ничего, ждать мы научились.
Весна! Давненько я не заглядывала в свой дневник — сил не было. Назовем это послезимним авитаминозом.
Передовица в «Правде». Заголовок «Дорогой побед». К 1-му апреля вторая пятилетка признана выполненной! За четыре года и три месяца! Валовая продукция промышленности выросла в два раза по сравнению с 1932-м! И 8 раз по сравнению с 1913-м! Техническую реконструкцию в основном завершили! Аж 80% всей промышленной продукции сделали на новых предприятиях! Национальный доход вырос в два раза, а фонд заработной платы в 2,5 раза! Весна! Весна моей Родины! Один Фома неверующий прореагировал на статистику пятилетки типично по своей репутации: «С первым апреля вас!» Жаль таких. От сердца жаль.
В машбюро диктовала сегодня сводку полетных происшествий. Машинистки, что удивительно, могут коллективно дискутировать по ходу дела, не отрываясь от работы. Сегодня их общей темой — маются на май! — были интимные отношения с мужчинами. Не исключаю, что сей предмет наиболее популярен в этой аудитории не только по весне. Непосредственно акт обозначен в дискуссии словосочетанием «делать это». Старая дева Агнесса Леонтьевна вдруг вступила в молодой щебет прокуренным капитанским басом: «Делать это надо как можно чаще!». «Вы-то откуда знаете?» — ей хором. А она: «От верблюда». «А почему как можно чаще?» «Потому, что молодость быстро проходит. А как пройдет — на тебя и за деньги никто не позарится». «А вы пробовали за деньги?» «Пробовала. Но мужчины дорого берут. Много дороже женщин. А я не так богата». Долго все молчали. Нам известно, что ее жених убит газом на прошлой мировой войне, учитель-доброволец.
Моя портниха Роза страдает от странностей своего бывшего супруга. Влюбляясь, он уходит от нее к новой возлюбленной, забирая с собой всякий раз в свое очередное гнездо привычную ему мебель. Когда возвращается к Розе, привозит эту мебель обратно. Роза поэтому ничего не может купить в дом — освободившиеся площади и объемы маленькой квартирки поочередно то освобождаются, то заполняются тем же вновь. Но самое-то самое — уходя, ее мятущийся спутник жизни отрывает свое изображение на парных и групповых фото (он суеверен, а остаться на фото в покидаемом доме — плохая примета), отрывает и забирает с собой. Вернувшись, приклеивает себя обратно. Но место склейки похоже на трещину, и теперь семейные фото на стенах похожи на поверхность реставрированных античных ваз в музее древностей. Оказывается, мужчины очень привязаны к вещественному миру.
Валя-Валек, моя бывшая стажерка и борт-радистка, позавчера вернулась из роддома. Вчера я ее навестила. В здравом теле и мать, и дочка. Назвали Сталиной (будет Сталичкой, Сталюшей — каково?). Валек по страшному секрету поделилась: главврач, герой гражданской войны, орденоносец, сосет грудь у молодых матерей перед их выпиской. Никто из них на него ни разу не донес — седой молокосос исполняет свои должностные обязанности отменно, роддом в идеальном порядке, в палатах и коридорах ухоженные живые растения, замечательное питание, вежливый и грамотный персонал, отобранный главврачом лично. Он мучим боевым ранением, но не берет отгулы по болезни. Нянечки за него молятся. Каково! Только плечами пожать да руками развести. К слову, он холостяк. Валя заставила поклясться, что никому не расскажу. Я обещала. Дочка — ну, копия Вали. Волосы светлее, но это пока. В общем, по всему судя, о простой жизни лучше и не мечтать. И о простых людях тоже.
Особист в штабном коридоре полушепотом: на границе Белоруссии и Украины между шоссе и ж/д огромный транспарант, на одной его стороне крупно: «Хай живе Сталин!», а на другой: «Нехай живе Сталин!» Разницей заинтересовались в НКВД.
После обеда мне опять в который раз достался «маскарад» — продолжила тренировать взлет и посадку со спецгруппой. Они все в масках, чтобы нельзя было их запомнить. Тем не менее одну парочку, видимо, влюбленных друг в друга я, кажется, где-то видела, но не припомню, где и когда. Узнала я их по краткому спектаклю пантомимы: радость успеха или злость из-за неудачи мужская особь проявляет киношным жестом — будто большим пальцем взводит курок револьвера, а указательным «нажимает», снова сразу «взводит» — «нажимает», «пах-пахая» губами, а его подруга ладонью перехватывает и сминает эту странную игру своего кавалера. Действо сие я наблюдала неоднократно во время моих занятий с ними. И вдруг после очередного повтора этой сцены в голове мелькнула смутная картинка: одна пятерня «взводит — стреляет», а другая сверху ее накрывает — мол, перестань! Было это уже, было! Вообще все в группе какие-то не такие, странноватые. И очень обидчивые: половину времени я давала им тренаж на «рыбе» — учила распорядку движений управления в кабине бескрылого самолета, который обычным образом разгоняется, но не взлетает. Так они — особенно эти Ромео и Джульетта, — всячески показывали мне свою злость и омерзение от тренажа. В строю кто-то даже хрюкал мне вслед. Скорее всего, тот Ромео, стрелок из пальца. И только на взлетах «маскарад» утих и потеплел ко мне. А, кстати, задания им дают иногда прелюбопытные. Сегодня после меня их взял в оборот седоватый крепыш в маске, и начал попарно их учить перебираться на четвереньках по крылу, каждого из пары — по своему, прижимаясь к крылу максимально всем телом и, одновременно сойдясь у кабины, выкидывать из нее летчика и занимать его место. Меня крепыш предупредил, что передвигаться по крыльям его «маски» будут и в воздухе, и тоже парами: один ведет самолет, другой его выпихивает, подобравшись по крылу, затем роли меняются, и так — до норматива по качеству и времени. Слушая его, вспомнила поговорку своей няни: чудны дела твои, Господи! Но истины ради надо признать — ученики эти «маски» схватистые все до единого, как на подбор. Надо понимать, не для воздушного цирка их готовят. Всю группу привозит и увозит на полуторке наш аэродромный особист — личность для меня загадочная.
Утренние новости по радио: открылся канал «Москва-Волга» — рабочая навигация уже. У нас забрали несколько лучших инструкторов. Кое-кто считает, что в Испанию. А один умник даже назвал Китай. Мне приказали каждому из отправляемых в командировку написать характеристику. Когда писала — из-за каждого сжималось и покалывало сердце. Вспоминала, как их готовила. Золотой народ мои выкормыши! Будьте живы и целы, мои родные! Победы вам!
Оглушительный день! Не забуду его до конца своих дней! Но! Запишу все строго по порядку. Утром мне позвонил И.В.С. Сам! «Вы сейчас не очень заняты? Приезжайте в Кремль — мы тут вам должностишку подыскали. Как раз для вас. Машину я вам выслал. До встречи». У меня дыхание перехватило. Если в Кремль к себе зовет сам И.В.С., жди чего-то исторического! Так и вышло. В его кабинете меня ждали кроме хозяина еще В.М.М., К.Е.В., нарком Ежов, спецы по летно-самолетной епархии Алкснис, Поликарпов, Рухимович. Ст. начал с того, что не спадает волна признания СССР на международной арене, и она будет расти. Но мы продолжаем отшельничество сами. С прошлого года за границу и оттуда к нам переправлено пара сотен пассажиров, да сотни три-четыре кг клади, включая диппочту. Это при том, что интерес к нам усиливается в мире и со стороны масс, и со стороны правительств. Это при том, что возрастает не по дням, а по часам мощь наших воздушных судов — хорошо показал себя АНТ двадцатый на 60 с лишним мест, на подходе более сильный ПС, утвердили проектирование АНТ-50 — пассажирского варианта АНТ-41, у Северной Америки покупаем права на производство «дугласов». «А мы все мышкины слезки собираем, как говорят в сибирских деревнях. Вот тут друг перед другом гордимся и классом своих машин, и качеством подготовки наших пилотов, а извне на нас авиаспецы смотрят и недоумевают: СССР — ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по выражению Гоголя в «Мертвых душах». В вопросе демонстрации своих достижений и возможностей мы мертвые души пока» .
Итак! Принято решение в системе Воздушного Флота СССР создать орган, управляющий нашими собственными международными авиалиниями. Во главе поставили меня! «Помнится, Ленин мне как-то сказал, что за границей другой воздух. Надо его изучить нашим орлам, обжить! Это может очень скоро понадобиться. Даже, возможно, скорее, чем хотелось бы. А имеем на сегодня всего-то шесть маршрутов туда-обратно: на восток до Улан-Батора, до Кабула, до Тегерана, да на запад до Стокгольма, Праги и Берлина. Хотя за кордон-то мы начали летать как раз раньше, чем в свои советские города. И именно Ленин настоял на воздушной связи с Германией, благословил в 22-ом маршрут в Восточную Пруссию и дальше до самого Берлина». Я, естественно, опешила: «Но почему я?! Какой из меня, летчицы, госчиновник!» Ворошилов сзади шепчет: «Не возражай!» А Ст. трубку приподнял, усмехнулся: «Не чиновник. А первопроходец. Разведчик. Небесный пионер! Сегодня организуете авиадоставку большего количества туристов, книг, артистических коллективов, а завтра, глядишь, и серьезнее коллективы полетят курсами, проложенными вами, товарищ летчица, в том самом «другом воздухе», пользуясь формулировкой Ильича. Вам все ясно?» «Так точно!» — это все, что мне оставалось. Тут же И.В.С. предложил отметить «чем бог послал» появление на свет «новой чиновницы», и пригласил всех к маленькому столику с чашей фруктов и бокалами с красным вином, легким, тонким и вкусным. И здесь Ст. дополнил: в дело пойдут и мои занятия языками, и музыкальное образование, и вкус к моде — он обо всем знал! Впрочем, чему тут удивляться? «Вы не просто и не только отличная летчица. Вы лично обучили летать до ста пилотов. От нуля. И дело, которое вам сейчас поручено, тоже для всех у нас — от нуля. Так что я уверен в вас. Приступайте. Будут просьбы и затруднения — поможем. Правильно, товарищи?» Все наперебой заугукали согласно.
Короче, завтра мне приказано начинать. Часть сотрудников разрешили набрать самой, часть, оказывается, уже зачислены в штат. И тут — чему удивляться. Удивиться стоит вот чему: И.В.С. мне заявил, что я должна буду знать об обстановке в мире и здесь у нас не меньше, чем будущие мои партнеры и конкуренты, поэтому он распорядился доставлять мне всю информацию, которая предназначается высшему аппарату главных наркоматов. Поневоле поталыцю пошкрабаешь, как любит выражаться моя домработница-хохлушка.
На прощание И.В.С. с веселой хитринкой во взгляде сказал, наклонясь к моему уху: «А летать и бить рекорды вам не возбраняется». Значит, он знает и про мой «Метеор»? И о планах моих?
Посмотрела сегодня свой кабинет — огромный, чуть меньше нашей аэродромной столовой, в углу консерваторский «Стейнвей», мебель из «Отель Континенталь», письменный прибор и канц. принадлежности все с вензелем какого-то финского аристократа, санузел выложен майоликовой плиткой, белосахарные унитаз и биде, льдисто бликующая ванна с душем и комнатка-кофейня с настенным баром. Все как с экрана фильмы об акулах капитала! Посидела в своем лично-служебном «оппель-кадете» — шофер в Гражданскую возил Ларису Рейснер: «Мне к женскому начальству не привыкать!». Произнес то ли с гордостью, то ли со злостью. Он военный, и приказ есть приказ. Помимо прочего, он еще и мой страж. Со званием.
Сегодня с «разбора полетов» у Алксниса в Главштабе ВВС решила подвезти именитых коллег Чкалова и Спирина. Мой должностной «оппель-кадет» практически бесшумен и шофер к тому же выбрал для маршрута доставки Садовое Кольцо, а оно только что ровнехонько залито асфальтом, так что и шины катили «шепотом». По всему по этому мне дословно были слышны грязненькие анекдоты, которые один всенародный герой рассказывал другому, тем более что Чкалов и не стеснялся моего присутствия. Я ему сказала: «Валерий Павлович, прекратите!» Ноль внимания. Продолжает. Так. Тогда я приказываю шоферу остановить авто. Он тормозит посреди автострады. К нам тут же направился регулировщик. И я говорю Чкалову и Спирину: «Или вы оба сейчас же покинете салон машины, или я попрошу милиционера забрать вас в отделение за неприличие при даме!» А надо сказать, что за окнами машины разразился форменный тропический ливень. Но оба героя все же, зная меня и оценив обстановку, скрипя зубами, насупленно сопя и кряхтя, выкарабкались наружу, а мы тронулись вперед сквозь потоки. Вечером мне позвонила Ольга Эразмовна, жена Чкалова: «Что у вас там на «разборе» стряслось — муж и Спирин заявились злые, мокрые до нитки, заперлись в кабинете и не выходили до утра!» Я сказала, что нам всем влетело. Впрочем, не так уж и соврала. Чувство было — послескандальное.
И вот мой первый рабочий день в буржуйском кабинете. Утром нашла на столе спец. почту на русском и на английском с номером телефона отдела переводов. Перевела сама. Несколько ошарашена разведсводками и боевыми донесениями из Испании. Переписала их, чтобы осмыслить. По сему мой дневник становится секретным. «Сегодня в 13. 45 А. Гитлер гарантировал нейтралитет Бельгии и Нидерландам». «В начале текущего года немцы решили запустить в серию Ме-110». «В Германии с середины второго квартала с.г. многие профессии запрещены для евреев, включая преподавание, бухгалтерию, врач-дантист. На них больше не распространяются льготы по налогообложению и пособию на детей». «АНТ-51 или СЗ (Сталинское задание) перепрофилировали в Наркомате оборонпрома. В штурмовом варианте будет больше пулеметов». «С начала года инструкторами в Испании обучено и допущено к полетам 12 летчиков-интернационалистов и еще 16 обучили после прибытия еще одной партии в 31 машину». «Германская авиапромышленность приступила к серийному выпуску Ю-87 («Юнкерс»)». «Амторг по поручению 1 ГПУ НКОП обратился к «Северский Эйркрафт Корпорэйшн» по вопросу покупки для СССР двух самолетов с обычным шасси и с колесно-поплавковым шасси, а также и лицензии на их производство за 780 тыс. долл. «С.Э.К.» сначала отказалась, но правительство США, будучи заинтересованным в развитии торговли с СССР, поддержало сделку». «С конца зимы по конец весны испанские фашисты развивали удар по всему фронту в районе Харамы, пытаясь изолировать республиканцев в Мадриде. Но господства в воздухе не добились и такая ситуация сохранялась до конца месяца, когда фашистское наступление окончательно выдохлось и остановилось». Уфф! И это почта лишь одного дня! Знакомилась с сотрудниками своей конторы. Есть свой брат, летун — несколько опытных пилотов дальних трасс, есть экономисты с загранпрактикой, целый отдел. Два рекламщика со знанием языков и к ним художник — работал с Маяковским в РОСТА. Двое надсмотрщиков — оформлены делопроизводителями. Я придумала дать им в начальники нашего аэродромного особиста. Варит, варит еще мой котелок!
Я прескверно переношу алкоголь! А предстоят деловые выпивки с партнерами и заказчиками. Проговорилась в машине Фокичу. Так для краткости зову своего шофера (так и Рейснер его величала, по его рассказам о ней). Фокич дал рецепт: перед возлиянием съесть три-четыре столовых ложки сливочного масла — оно растает в желудке и смажет его стенки, сквозь которые питие не просочится в кровь и не дойдет по сосудам до мозга. Конечно, Фокич объяснял все это своими словами, но мне их не повторить — до его образности мне далеко.
Ночью опять снился мой «Метеор», а в кабине И., машет мне. Рука моя сама зависла в воздухе над страницей, когда я хотела написать «мой И.», но перо не дошло до бумаги, ибо мы с И. не дошли до нашей всеобщей победы, которая одна и может нас соединить.
Выхожу из подъезда к машине, чувствую — что-то поменялось вокруг! Прислушалась к себе, огляделась медленно, и поняла: роса на газоне уже не успевает под утренним солнцем подсохнуть, нежная прохлада и сырость предосенние подчеркнуты слабой пока позолотой в кудрях зелени сквера. Приехала на службу в сиреневом настроении, а прочитав свежую спец. почту, впала в бездонную лиловость души. Мало того, что в Испании нашим потяжелело — Берлин туда свое завозит все щедрее! — так на сладкое телеграмма: Чкалов, решив, как я понимаю, что отношение к нему И.В.С. дозволяет ему все, сподобился взлететь на моем «Метеоре». Далее по тексту: «Во время тренировочного полета В.П. Чкалов разбил И-16 N 5210671(«Метеор»), подготавливаемый для скоростного рекордного перелета В.Грядозубовой».
Звонила Ежову. Напомнила обещание И.В.С. помогать мне, данное при нем и им самим там же, в Кремле, вслух подтвержденное. «Как же, как же! Чем могу быть полезен наркому загранполетов?» Это у Ежова юмор такой. Отдать мне особиста с моего аэродрома согласился. В конце рабочего дня особист уже сидел в моем кабинете. Поблагодарил за доверие. Тихо пообещал: «В долгу не останусь». Фамилия у него ласковая — Клыков. Провожал меня до машины. Выйдя из подъезда , огляделся по сторонам и, не глядя на меня, почти шепотом произнес: «Ни за что не соглашайтесь ездить за границу. На это есть штатные подчиненные». В тон ему спрашиваю: «А если пошлют?» «Заболейте. Заблудитесь в лесу. Запейте. Что угодно, только не…» Тут мы подошли к машине, и Клыков замолк. С Фокичом он на «ты», тот же к нему на «вы». Открыл мне дверцу, когда отъезжала, отдал честь. Я теперь его начальство, не то, что на аэродроме.
Вот и представился-таки случай проверить практикой рецепт Фокича «масло против спиртного» — в Москву прилетела Мариз Бастье, совершающая перелет Париж — Иркутск на «Кодрон-Симун». Звонил сам Ежов. Мол, француженка желает со мной познакомиться, и моя должность это позволяет. Что оставалось делать? Надо принимать. Из гостиницы «Метрополь» запросили обслугу и стол. Из спец. ателье на Грановского доставили мне деловой костюм и подгонщицу. Сервировали, подогнали, собрала у себя тех, у кого лучше других с языком (мой французский не ахти). Сели, ждем. Клыков рядом, шепчет: «При официантах лишнего не болтать ни на каком языке». Киваю. Мадам Бастье прибыла на главштабовском авто. Впервые вижу женщину в брюках, да еще клеш — как краснофлотец в самоволке: форменку снял, чтобы патруль не опознал издалека. Хотя! В дамских брюках что-то есть. Свобода какая-то, веселость, что ли. И сама Мариз раскованная и улыбчивая тараторка. Загорелая, что твоя курортница. Сразу сообщила: слышала обо мне радио германское и британское, удивилась, что женщина в России обучает мужчин летному делу. У них только наоборот. Нарассказала новостей из жизни летчиц во всем мире: ее подружка Дюпейрон установила рекорд дальности полета 4360 км. При попытке облететь Земной шар пропала в Тихом океане Амелия Эрхарт, американка. Во Франции у девушек входит в моду планеризм, но на пару с мужчиной — обязательно, ради ощущения небесной близости. Последней фразы Мариз я, честно говоря, не поняла. В память о погибшей Эрхарт подняли рюмки с водкой. Водку она пьет, как и я: морщась, со слезами, трепеща всеми фибрами. Потом чокнулись за международную солидарность летчиц. Ну, и так дальше. И если бы не предварительные полпачки сливочного по методу Фокича, что б со мной было в итоге укрепления дружбы летчиц всех стран — лучше не задумываться! На прощание Мариз подарила мне американский журнал «Крылатая женщина», где о ее полете статья с цветными фото, и пригласила в гости к себе во Францию. Ответила: если будет оказия. «Оказия» — это слово Мариз поняла, оно интернациональное. Ибо воистину царь-случай правит миром. Случай всесилен.
Не прошло и суток — во всех газетах, по радио: с 11-го судят всю верхушку армии — Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова, Путну.12-го всех осудили — смертная казнь. Есть ли предел моим душевным силам?
Подъезжаю к работе — дверцу машины открывает Клыков и берет меня под руку, задавая медленный темп шага. «Про смертный приговор читали? Все осужденные командировались в разное время во всякие франции и германии». «Ну и что?» «А то. Туполев, Петляков, Харламов и другие самолетчики только что скатали в Америку покупать лицензию на «Дуглас» — сегодня все до одного, кто ездил, арестованы. Я вам ничего не говорил. Никаких загранпоездок!» Входя в кабинет, я ощутила свои ноги полыми. Туполев?!! Творец всех АНТ?!! Рухнув в кресло, я поняла: предела моим душевным силам нет. И почему-то снова подумалось: «Да, все так, а не иначе, и мы с И. сможем увидеться только тогда, когда остальные пять шестых земной суши перестанут быть для меня заграницей».
Валя-Валек вся в пеленках, в беготне на молочную кухню — у нее молоко еще в роддоме пропало, сказались перегрузки на летных испытаниях. Знаю все от ее мамы, она звонит иногда. Сегодня накупила фруктов разных, ягод — первые южные сливы, крыжовник пошел, — и послала с Фокичом Вале на дом. Сама — ну никак, и вряд ли вырвусь к ней в ближайшие дни. А тепло помаленьку уходит. Как давно я не была за городом! Бывало, в это время махнешь через забор аэродрома в колхозный сад — яблоки, груши наливные, старик-сторож в упор не замечал, раз ты в летной форме. А нынче сижу и грызу по гимназической привычке конец ручки с вензелем финского барона! Но перо — наше, металлопромовское. То-то!
Намечается деловой контакт с немецкой фирмой «Дерулюфт». Я подготовилась — попросила наших перевести новую информацию о мировом рынке авиамаршрутов. Надо иметь в голове специфику зарубежных аэродромов, авиапортов, служб слежения и ведения, взлетных полос и воздушных судов. С последними у них там не ахти как, если судить по сводкам и резюме во «Франс милитер», «Эйр ньюс», «Авиэйшн» и другой тамошней периодике: экономно долетывают на привычных среднескоростных и не больно-таки подъемных грузо-пассажирских вариантах — в Германии на «Фоккер Ф-7», на «ДО-Х» (Дорнье), на пожилых «юнкерсах», в Британии на «Глостер» и «Виктория» (Виккерс), во Франции на четырехмоторном «Диль и Бакалан», в Американских Штатах на бывалом «Форд А-14». Лучшее у них мы зацапали — «ДС-3» (Дуглас) Правильно отметил И.В.С. на встрече в Кремле — наши машины лучше. Вон, в марте одним махом на Северный полюс целый лагерь папанинцев высадили с ТБ-3 (это тот, что звался тогда АНТ-6), а на «семерке» в мае Головин без посадки на полюс слетал с Земли Франца Иосифа. С небольшими переделками «семерка» в облегченном варианте мне годилась бы для дела. Но родитель ее где?
Не могла заснуть до утра, переучивалась на название «ТБ-3». И еще на многое переучивалась. Сколько же надо мне съесть сливочного масла, чтобы залить сивухой пожар в себе и не сдохнуть! Наверное, ведро масла — ведро водки.
В начале дня звонок из Наркомата ино. дел: «К нам едет ревизор!» — в смысле, что представитель Германии прибыл сюда изучать возможности создания совместных авиалиний, к обеду будет у меня. Зер гут. Но как быстро отреагировали в Берлине на наш сигнал! Вундербар! По знакомой схеме послала в отель «Метрополь» за выпивкой, закуской, сервировкой и официантами. Фокич скатал за пачкой сливочного масла для меня. Позвала наших переводчиков, но больше для форсу. Мой немецкий не так уж плох. Это спасибо папе, он с моих малых лет сам меня натаскивал в немецком. Для него, авиаконструктора и практика, немецкий был, как хлеб — почти вся в начале века документация и периодика по воздушным судам приходила из Германии. А еще он пророчествовал: «Запомни, доча: у России и Германии впереди теснейшие отношения — учи язык!» — и аккурат война в 14-ом. Теснее некуда. Но с войны вернулся — опять гонял меня по языку, тем более, что вступил в ВКПб, а немецкий, как язык Маркса, назначен официальным языком Коминтерна. Короче, Клыков раздобыл визитку гостя: Эрнст Удет, начальник Технического управления Имперского министерства авиации. Через час с небольшим герр Удет является. Официально сразу же предложил первую рюмку поднять за «добрий начал де-ло». Похвалила его русский. Оказалось, ему на войне дали «веселий руссиш плений слюга кассак». В слуги — пленного русского казака. У него и научился «немношка», пока воевал в воздухе на Востоке и на Западе, и воевал так, что получил звание «ас». И без того не слишком официальный, герр после тостов за сотрудничество и за авиапрогресс стал еще больше «немношка веселий», хлопал меня по коленке уже не приятельски, а скорее по-мужски. Именно он, как выяснилось, с нами осваивал в 20-х тот самый первый маршрут Москва — Кенигсберг и на Берлин, о чем рассказывал мне в Кремле И.В.С. По такой причине и послан своим фронтовым другом, однополчанином и тоже «асом» Германом Герингом к нам — восстанавливать воздушные взаимовыгодные связи. Я подивилась: по манерам и натуре он такой же деловик, как я — китайский император. Скорее он сибарит, выпивоха и жуткий бабник, что похоже на первых военных летунов, но не похоже на крупного управленца. В подтверждение моих догадок он со слезой процитировал классику лирики: «Ихь вайсе нихт, Вас золль ес бедойтен, Дас ихь зо трауриг бин…» — после чего коротко, но энтузиастически поведал мне свою одиссею — после войны был пролетарием (автомехаником), пилотом на трассе Мюнхен — Вена (так познакомился с Гитлером), затем подался в Бразилию и налетался по обеим Америкам, снимался в кино в Голливуде, и Геринг, узнав однополчанина на экране, вызвал его на родину восстанавливать авиацию. Так что он, как пролетарий по натуре и летчик по призванию, счастлив находиться в СССР. Тем более, что, по его мнению, мы тут строим такое же государство, как и они там у себя. Уловив наше изумление, стал загибать пальцы: они, как и мы, стоят за национализацию экономики, финансов, промышленности. Мы, как и они, боремся с нетрудовыми доходами и элементами. Они, как и мы, приняли законы об охране материнства и детства, запретили детский труд. Мы тут, как они там, обеспечиваем бедным слоям населения бесплатное образование. Во главе угла у них и у нас социализм. Как объяснил герр Удет, всю жизнь он сочувствовал коммунизму и согласен с Гитлером, когда тот утверждает, что лучшие люди его партии потому и лучшие, что раньше были коммунистами. По всему по этому герр Удет верит в большой успех нашего будущего совместного предприятия. И советует мне обратить внимание на показавшую себя модель «Юнкерс Г-38» и другие разработки «Юнкерса» тем более, что фюрер летает по делам только на «юнкерсах». Я заверила, что это важное обстоятельство буду обязательно иметь в виду. Герр был счастлив. «На поссошшок!» — воскликнул он и троекратно меня облыбызал на манер пьяного нижегородского купчика времен объявления Николашкой войны кайзеру.
Не выдержала — под предлогом консультаций с аэродромными спецами съездила с Фокичом в Тушино, в свой родной полк. Дачные поселки заметает солнечный листопад. Чуть сыроватая прохлада хмельно пахнет яблочной падалью и арбузными корками. В штабе все уже чужеватые. Это поначалу, но когда почти шепотом сообщили, что четверо моих птенцов сгорели в небе Испании, в единый миг стали снова родными. Всю дорогу до Москвы тихо выла в ладонь. Фокич уперся чуть ни лбом в шоссе — делал вид, что не видит меня и не слышит. Правильно. Начальству не все позволено. Сорвалась.
Узнала о решении Правительства к 7-му ноября в канун 20-летия Октября установить на Кремле пять рубиновых звезд. И две из пяти сделали наши самолетчики на заводе 1.
Телеграмма из Наркомата оборонки: Пищуев провел первое испытание первого советского планера-орнитоптера БИЧ-18. При взмахах планировал на расстояние вдвое большее, а уже через неделю с небольшим Пищуев совершил первый полет на индивидуальном мускулолете Б.И.Ч. Значит, недалек тот день, когда без захвата аэродромов и взлетных полос врага пролетариат полетит, не глядя на границы, закрывая небо тучами машущих крыльев, сеять по миру красную идею! А победив, и на базар с крыльца — взмахнул крылами, и фрр-фрр по голубиному. И только в хрестоматиях найдут наши потомки: «Чому ж я не сокил, чому ж нэ летаю?» и монолог Катерины из «Грозы» Островского.
С утречка из всех московских дворов потянулись к школам радостные, загорелые, с букетами — гладиолусами и астрами, — школьники. 1 сентября. Старшенькие ведут за руку младших. Какой уже год при виде этого трогательного шествия я не могу сдержаться — из моих глаз слезы струятся сами, сжигая мне щеки. Я ведь знаю, что чубчики с портфелями и косички в больших бантах лишь только вырастут — многие и многие, не успев даже толком повзрослеть, станут пеплом в пекле всемирной революционной войны за победу социализма. А у нас с И. детей не будет. Не успели. Но — хватит о грустном! У школяров сегодня первый день занятий, а у моей конторы — первый загранполет! В полдень со взлетной полосы в Тушино ушел к облакам наш первенец ПС-35, начавший регулярные полеты по линии Москва — Рига — Стокгольм! Одну бутылку шампанского разбили о шасси на аэродроме, две опорожнили через два часа у меня в кабинете. Были только свои.
На мою голову свалился корреспондент «Комсомольской правды»: планируете ли вы личные рекорды? Ответила: рекорды — это хорошо, но сегодня самый сильный в мире тот, у кого самая сильная авиация, причем вся без исключения, включая транспортную и санитарную. Посмотрел на меня искоса, сказал, что гарантии на публикацию моих слов дать не может, так как номер газеты посвящен стахановскому движению, ударничеству и рекордам во всех областях деятельности. Ладно. В конце концов мои планы — это мои планы.
Курьер из Главштаба ВВС к началу дня привез под расписку материалы по Испании и Китаю. Приказ: ознакомиться и выработать собственное мнение о причинах ситуации. Выносить оригиналы права не имею. Хорошо, но о копиях ничего в сопроводиловке не сказано, так я переписала в дневник — дома спокойнее думается, чем в кабинете, где один вышел — другой вошел, да телефон, да деловая текучка. А из Главштаба без прицела курьеров не сбрасывают. Жаль, не выйдет уйти с работы пораньше. Тут завал с элементами аврала.
Пробило час ночи. Устроилась на диване. Вот передо мной эта гора донесений и сообщений разных агентств с начала лета. Пытаюсь сделать что-то вроде краткого конспекта. Итак.
В апреле в Испанию в Ягдгруппе J/88 легиона Кондор поступили Мессершмитты BF-109В. Потом их получила и вторая эскадрилья, а третья под командованием Галланда летала на Не-51. Кондором руководил генерал Гуго Шперле. Нач. штаба у него был тогда полковник фон Рихтгоффен и именно он стал инициатором тактики ударов по наземным целям, которую успешно применяла третья эскадрилья. Делали немцы до 6-7 вылетов в день. Но и мы всерьез взялись за наращивание нашего присутствия в испанском небе. К концу весны новая партия средних бомбардировщиков АНТ-40 поступила в Испанию и в начале осени — еще 31. Но мессершмитты лишили наши СБ главного преимущества. В мае в Испанию прибыла партия И-16 из 48 машин, летчики 142-ой авиабригады из Бобруйска и 60 испанцев, обученных в Кировабаде. К концу мая в Испании было уже около 150 средних бомбардировщиков АНТ-40, в основном пилотировавшихся нашими экипажами. К сожалению, экипажи «отличились» неточностью бомбометания и недисциплинированностью. Экипаж двух АНТ-40 без приказа атаковал немецкий линкор «Дойчланд». Одна из бомб взорвалась в корабельной столовой и убила 22 и ранила 18 матросов и офицеров. Немцы отомстили — 31-го мая немецкий крейсер и четыре эсминца выпустили 200 снарядов по нашей базе в Альмерии. По той же причине разгильдяйства и лихачества при попытке перегнать новые истребители 20-й авиагруппы на Северный испанский фронт разбили один истребитель во Франции. Пришлось добавить 3-ю эскадрилью из новых машин. 10-го июня итальянские зенитчики сбили два наших самолета. Страдали и от истребителей. Пытались спастись, собираясь в плотный клин или клин звеньев. Разогнавшись в пологом пикировании, по очереди концентрировали огонь на одной (головной) атакующей нас машине и 15-го июня сбили CR.32. Штурмовики сопровождались истребителями из расчета один к одному и к ним мы не могли пробиться. Летали они группами от 3-х до 15-ти машин и бомбили боевые порядки республиканцев с 400-1000 м, а в плохую погоду с 1500-2000. Это не могло не дать результат — 19-го июня франкисты захватили Бильбао. Летом наши Р-Z активно использовались на фронте. В отличие от Р-5, которые после Гвадалахары перешли на ночные действия, они продолжали летать днем как штурмовики и легкие бомбардировщики. Для разведки их старались не применять, сознавая уязвимость. Это вывод из преподанного нам урока: 20-го июня экипаж летчиков-интернационалистов Курта Шмидта и Хуана Гонсалеса, вылетевший на разведку, был подбит над Сеговией зенитным огнем, а затем настигнут пятеркой CR.32. Наши сбили двух, но с трудом дотянули. Вообще к этому времени стало заметно: мы берем мясом и кровью, а не ТТД и мастерством. И не даром считается, что середина лета — время спелости войны. В июне же наши дальневосточные части заняли два острова на Амуре, а Япония, оккупировавшая противоположный берег, потребовала от нас немедленно отвести войска. Начался конфликт. Мы отошли и отдали острова. Видно решили: сейчас рано, еще не тот случай, тем более что в начале июля семь республиканских дивизий численностью 60000 штыков клином рассекли левый фронт в 24-х км от Мадрида. Наступление поддерживало 180 наших самолетов. Фашисты собрали 150 и Не-51-е немецкого аса Галланда непрерывно штурмовали наступающие цепи. Мы потеряли очень много самолетов, включая 8 за один день 13-го июня. Фашисты уничтожили в воздухе 60 наших машин, потеряв только 30, а общие людские потери республиканцев составили до 25-ти тыс. чел. И вот тут, как по команде из Берлина и Рима, 8-го июля Япония напала на Китай, быстро захватила Пекин, и в августе мы подписали договор с китайским вождем Чан Кай-ши о ненападении (о сотрудничестве) на 5 лет. При том, что в испанской нашей «командировке» дела все усложнялись: 12-го июля «мессершмитты» в ходе удара 12-ти наших машин по марокканской кавалерии в районе Брунетте сбили 4, но две перетянули за линию фронта. И опять ответ волей на броню: 26-го июля Якушин впервые в нашей истории провел бой ночью и сбил бомбардировщик в Испании. Нам ответили на другом конце планеты: 27-го июля японцы начали воздушную бомбардировку китайских городов, а с другого нашего бока добавили — опытный образец реактивного беспилотного самолета-бомбы ФБ-200 Фау-1 «Кондор» совершил первый полет над опытным немецким полигоном. Там же недалеко начал работать концлагерь Бухенвальд. Тогда же испанцы стали называть наш новый истребитель Rasante — «бреющий» и из 12 машин сделали испанскую эскадрилью, которая забазировалась под Сарагосой. Летали ночью и весь август держали франкистов в возбуждении. 22-го августа республиканцы предприняли наступление на севере в районе Бельчите по направлению на Сарагосу. Приняло участие 80000 штыков и 150 самолетов. Но в первую неделю сентября их остановили не смотря на то, что 20-я авиагруппа совершила налет на аэродром противника в Сарагосе и уничтожила 7 машин. В стане врагов наблюдалось в те дни явное оживление предприимчивости: наше Правительство обвинило Италию в том, что она торпедирует советские суда в Средиземном море. Западные же либеральные консерваторы избрали примирительный тон: Премьер-министр Англии Чемберлен полетел в Германию для обсуждения будущего Чехословакии с Гитлером. Подала всем свой сигнал и Америка — 21-го сентября американка Jacqueline Cochran установила женский рекорд скорости для самолета в 292 морских мили в час. Ну, и мы заявили о том, что еще живы: отправили первых советников к Чан Кай-ши. Соперники забеспокоились — 25-го сентября Гитлер встретился с Муссолини в Мюнхене. Нам пришлось соблюсти приличия, и в середине октября китайские летчики сменили советских, отведенных на отдых, в четырех истребительных эскадрильях, и сразу же японцы разбили их за 4 недели, лишив Нанкин, столицу Чан Кай-ши, защиты с воздуха. Тогда же больше сорока наших атаковали с воздуха авиабазу фашистов в Сарагосе и за 5 минут на земле уничтожили 15 самолетов, но это не спасало общего положения на фронте. Дошло уже до рубки кость в кость: наш Степанов под Сарагосой отрубил винтом своего И-15 рули немецкого трехмоторного бомбардировщика.
Еще немного — и на глазах испанцев кинемся «на кулачки»? Глаза слипаются, а сердце мечется — и в Испании, и на Дальнем Востоке дерутся в небе мои бывшие курсанты! Чем, чем я могу им помочь?! Над Москвой тяжкая чернота, как перед бурей. Ладно. Гашу лампу. Спокойной ночи, Родина!
Привезли к полудню в Кремль — так я и думала! — на обсуждение и выработку практических рекомендаций по опыту боев в Испании и Китае. На совещании присутствовали высшие чины ВВС, конструкторы. Впервые приглашены комиссары высокого ранга — их только что вновь ввели в РККА и ВМФ. И.В.С. без обиняков объявил: наметились перемены в отношении руководства Воздушным Флотом, и прежде всего в связи с неудачами нашей авиации в Испании, с небоевыми потерями в частях и на испытаниях, с возросшей недисциплинированностью на всех направлениях и даже в условиях войны за границей. Харьковского профессора и авиаконструктора Немана уже во второй раз пригласили в Кремль к И.В.С. по вопросу перехода на металлическое самолетостроение. На этот раз присутствовали К.Е.В., В.В.М., Ежов. Неман отнекивался, пугал низким уровнем технологий и квалификации изготовителей всех уровней, чем вызвал неудовольствие И.В.С., и К.Е.В. даже тайком шепнул ему «не спорь». Но Неман защищал дерево и даже предлагал переходить на бамбук. «Приобретения должны быть по карману!» — основной его аргумент. И.В.С. отрезал: «Речь не о карманных расходах! Мы теряем жизни летчиков и авторитет страны. А боязнь затрат — это ваш личный опыт Гражданской войны». Еще он на повышенных тонах добавил: «Цельнометаллические боевые машины — это сегодняшний день всех стран, схватившихся в Испании. Всех — кроме нас! И при этом их металл остается в воздухе на час-полтора дольше, чем наше дерево! Это — как?! Это — что?! Получается, я один занимаюсь со всеми этими вопросами, никто из вас об этом не думает. Я стою один! Но я вам покажу, если выйду из терпения! Вы знаете, как я это могу — так ударю по толстякам, что все затрещит!» — и в сердцах С. так взмахнул и рубанул трубкой, что из нее на ковровую дорожку вывалился тлеющий табак. Алкснис побледнел до белизны. Этим же вечером он был арестован в своем рабочем кабинете.
После совещания у И.В.С. по нашим испанским и китайским проблемам менее чем за одни сутки сняты и взяты сотни среди высших командиров ВВС и научно-технического руководства Авиапромом — об этом, приглушив голос, сообщил сегодня в моем кабинете Клыков и назвал десятка полтора ослепительно славных имен. Первое, что мелькнуло в голове: «Да, до скоростей ведомства Ежова нашей авиации не достать! Посмотрим, далеко ли так улетим. Мировая-то непогода крепчает!» Но на одном разуме удержаться не удалось — через минуту со мной случилась истерика: «Какие имена! Какие имена!» — завывала я сквозь стиснутые зубы. Вырвалось: «Но этого не может быть!!» Клыков пожал плечами: «Может быть все. И со всеми». Я вдруг успокоилась. Мне стало просто интересно: «Со всеми — и со мной? Тоже?» «И с вами тоже». — кивнул Клыков. «И у вас, в вашем ведомстве, есть…» — я не успела договорить, Клыков встал, одернул пиджак, как гимнастерку: «Да. У нас есть. Подождите минуту, я сейчас вернусь». Минута была бесконечной. Сердце гудело ударами. Клыков вошел без стука, положил мне на стол вскрытый пакет: «Это касается лично вас. Ознакомьтесь. Я вернусь за пакетом через полчаса. Постучу три раза. Дверь за мной заприте. Никого не впускать. На звонки не отвечать». Он вышел. Меня, помню, сильно удивил его приказной тон. Но это, оказалось, еще цветочки. Ягодки находились в пакете: «Следствием и технической экспертизой установлено следующее. Секретный объект, являющийся скоростным многоцелевым летательным аппаратом, имевшим обозначение «Метеор», готовился и доводился в предполетном режиме под руководством инженера Зименко. Самолет предназначался для установления рекордов скорости и высоты летчицей Грядозубовой, но до ее полета был самовольно поднят в воздух пилотом-испытателем Чкаловым. Пилот ввел машину в пике, но аппарат свалился в штопор и разбился. Чкалов спасся на парашюте. Все фрагменты конструкции удалось найти и исследовать. Подтверждено документально: качество клепки крыла и фюзеляжа, особенно основных узлов их (рама моторного отсека, узлы нервюр 3, 5, 7 и др.) непозволительно низкое. Имеется подсечка материала, смещение и расплющивание головок заклепок, разрыв материала узелков по сварке и целому материалу. Сварные лонжероны и узлы имеют много трещин до и после калки. Не были проведены подгонка и припиловка многих деталей и частей самолета по месту (шасси, ломающийся подкос, моторама, элероны, оперение и др. детали). В химических пробах несгоревшего авиабензина потерпевшего аварию самолета найден сахар. Обнаружены вредительски испорченные болты. Механиков-осмотрщиков Фигельсона и Гутарова арестовать не успели на 2 минуты. После полета Чкалова механики-осмотрщики выпили кофе с коньяком из термоса, данного в предполетный паек, отравились и умерли. Партком завода исключил Зименко из партии как эсера, участвовавшего в петлюровщине. Общим партсобранием предъявлены новые обвинения — не довел ни одной машины до сдачи Госкомиссии, превратил свой участок практически в опытный с сомнительными планами. Райком подтвердил решение собрания, вынес на окончательное утверждение. В числе обвинений были: «По существу вел борьбу против освоения планово утвержденных новых машин, в том же направлении воспитывал сотрудников, находящихся в его подчинении». Опираясь на направление, заданное парторганами завода и района, согласно отчета майора Рейхмана Управление НКВД на заводе вскрыло и ликвидировало 5 шпионских террористических и диверсионно-вредительских групп с общим количеством 50 чел., из них: 1. Антисоветская право-троцкистская группа в составе бывшего директора Мерялова и зама Колесова. 2. Шпионско-диверсионная группа японской разведки в составе 9 чел. 3. Шпионско-диверсионная группа немецкой разведки в составе 13 чел. 4. Шпионско-диверсионная группа французской разведки в составе 4 чел. 5.Террористическая и шпионско-диверсионная группа латвийской разведки в составе 15 чел. во главе с бывшим зам. директора Гольманом На заводе также вскрыли антисоветскую террористическую организацию, возглавляемую тех. директором Шведовым, гл. диспетчером Масиным и гл. металлургом Шубиным». В голове у меня после просмотра содержимого пакета шумело и все тело колотилось в ознобе, но я собралась и, пока не вернулся Клыков, все основное из пакета себе переписала — на будущее, чтобы впредь быть бдительнее и спасти бренную свою шкурку. «Предупрежден — значит, спасен». Но — Зименко! Это тот самый, что показывал мне «Метеор» и пел ему гимны, смотрел на машину с обожанием! Уму не постижимо!
Сегодня, на следующий день после знакомства с пакетом, Клыков у меня появился первым. Попросила его проводить меня на свежий воздух — меня все еще немного трясло от вчерашнего. На скамье в сквере мой провожатый, как всегда предварительно повертев головой, словно продолжая тему, произнес: «Как видите, среди ваших нет святых». Это его «среди ваших» меня взбесило: «Ну, а среди ваших, конечно, все в белом и с крылышками на спине!» Он, помолчав немного, все же ответил: «Не все, к сожалению. Кто-то именно из наших, кажется, угробил вашего коллегу Леваневского. Да так, что и следов его самолета не могут найти, как вы знаете, — 12 августа вылетел, а затем пропал. Якобы какие-то двое из НКВД передали, а экипаж у них принял упакованную и опечатанную коробку, в которой согласно описи был подарок из Кремля для жен пилотов — две шубы и банка черной икры. А ведь должны были лететь еще и сам конструктор Болховитинов, и Курганов — очеркист «Правды», и везение, что этих двоих перед вылетом с борта сняли, якобы, из-за перегруза. Вот так. А что касается катастрофы вашего «Метеора» — я так и не понял до сих пор, кого хотели убрать: вас или Чкалова». «Кто хотел?». «Враги. Враги хотели. Но, как я знаю, ваша кандидатура с установки рекордов не снята. И для вас подготовлены три новых самолета. Они тщательно проверены — это я уточнял специально. На днях вас вызовут на ковер — объявят решение. Я вам ничего не говорил, ясно?». Потом я всю дорогу до дома размышляла в машине: ясно мне хоть что-нибудь, или нет? Сейчас, в три ночи мне ясно одно — после всего этого хорошо бы мне улететь как можно быстрее и как можно дальше. Лучше всего — на Луну!
Только что из Главштаба. Рычагов — почти юный красавец! И в нем ничего начальственного. О его летческих качествах и подвигах по эскадрильям ходили, помнится, легенды. Присутствовал и Ильюшин. Замещает А.Н.Т. в руководстве Главупра Авиапрома. У него взгляд — как целится. Обо мне все решено. От моих вопросов по состоянию машин, предназначенных к рекордам, Ильюшин малость приобалдел. Не зря переписала клыковский пакет!
Вчера в начале рабочего дня послала телеграмму в Кремль самому И.В.С. Сообщила, что его задание я выполнила: мое Управление международных воздушных линий к концу года переправило за границу и обратно в СССР около 2-х тысяч пассажиров и до тысячи тонн грузов. Вечером мне домой звонит И.В.С. Сказал, что на Кавказе есть правило: если делаешь — делай только на «отлично», или не делай ничего совсем — это лучше, чем сделать плохо или так себе. Достижения моего УМВЛ он оценил на «отлично». О разговоре с И.В.С. рассказала сегодня своим в Управлении. Посоветовали «вертеть дырочку для ордена». У всех в глазах праздник — смогли!
Четыре недели не залезала в дневник. Неделя ушла на освоение новых машин во всех режимах. И вот валяюсь дома первые сутки. Протекаю изо всех своих отверстий, даже ушных. В госпиталь ложиться отказалась. Сегодня вся постель завалена газетами. Крупнейший шрифт на первых полосах: «Слава отважным советским летчицам!». Под шапкой «Молния»: «Каскад фантастических достижений! 7-9 октября пилот Грядозубова установила три международных женских рекорда на новейших усовершенствованных моделях воздушных скоростников — на УТ-1 (218 км/час), на УТ-2 (200 км/час), на МП-1 (191 км/час), затем она же на УТ-2 установила рекорд высоты (3267 м), а уже 24 октября пилоты Грядозубова и Раскова совершили на УТ-2 перелет Москва — Ахтуба, что означает новый рекорд дальности на скоростных легковиках! Ура!». Спать не могу пока. Все мышцы сводит дрожь. Но, чувствую, медленно, но верно кандрашка отпускает. До свадьбы заживет! Долго мне еще до свадьбы. А полчаса назад курьер из Кремля принес подарок от самого С. — полярные унты «две собаки», как называют их наши северные летуны. Это до филейных мест длиннющие унты с двойным обогревом — мех эскимосской лайки и снаружи, и внутри. «Ташкент на нижних конечностях» — дал унтам характеристику курьер, сам служивший, как он выразился, «на Северах» (но явно не в авиации).
Звонила мама Вали, моей бывшей борт-радистки. Дочка Вали, крохотуля Сталиночка, умерла. Сказались еще при родах две перенесенные матерью аварии, придатки, сожженные в декабрьском болоте, куда упал наш опытный образец. Ребенок родился чуть ни на месяц раньше, ослабленный — астения, нулевая сопротивляемость, как следствие — пневмония и отек легких.
Стараясь успеть к ноябрьским торжествам, на пяти башнях Кремля установили рубиновые звезды, а металлические сняли. Ударные работы запечатлены в фоторепортаже на первой полосе «Комсомолки». Поздно вечером звонила мама Вали. Позавчера к ним пришли и потребовали срочно заменить надпись на могилке дочери. Из-за имени покойной. С Валей случился припадок. Вчера ее муж надпись заменил. Теперь там коротко: «Незабвенной дочурке. Супруги Сушилины и бабушка».
Сегодня, за пять дней до 20-й годовщины Великого Октября, первый раз включили кремлевские звезды! Фокич, укутав меня в верблюжье одеяло, отвез на Красную площадь. Я плакала от горя и счастья — мне показалось, что над Москвой по холодной эмалевой темноте разбрызгана кляксами кровь моих курсантов, расстрелянных над Испанией. Не знаю, почему я их вспомнила, глядя на рубины новых звезд Кремля. Мальчики мои крылатые, я научила вас побеждать, но не научила оставаться живыми. Сама не умею. По чистой случайности жива ваша инструкторша. Еще пока жива.
Эта дата войдет в историю СССР: сегодня, 7 ноября 1937-го года, по телефону в Москве начали сообщать точное время. Голосом диктора радио Левитана. Снимешь трубку, наберешь «сотню», и слышишь глас Провидения. Аж мурашки по коже! Я за день навнималась до сыта.
Меня навестил Клыков. Развернул сверток, достал и подал книгу: «От наших. От меня и Марины Расковой. Еще никто об этой книге не знает. Достали сигнальный экземпляр». «Марина — ваша?» — я почти не удивилась. Уже. Взглянула на обложку. Тиснение золотом: «Краткий курс истории ВКП(б)». Клыков, привычно понижая голос, торжественно прошептал: «Он писал сам». Посидел минут десять. Чувствую, что у него что-то на языке, и точно: «Хочу предложить вам прогулку для оздоровления. На дачу ваших родителей. Знаете, места детства очень насыщают энергией и оптимизмом. Утром я за вами заеду». Я, конечно, согласилась. Энергия и оптимизм прежде всего!
Со двора бибикает Клыков. Больше записей не предвидится. Прощай, мой дневник!
|
