Жизнь и смерть. Мировое кино.
Грани стерты, но грации — живы.
Старый принцип игры в домино
В новой форме былой перспективы.

Арт-дизайн карандашной строки
По великому замыслу свыше...
Но, как правило, черновики —
Все сценарии, драмы, афиши.

Миллиметры и ломаный грош.
Пленка крутится. Время уходит.
Тушь ложится на гладкую ложь,
Соответственно выбранной моде.

Лежать на ветке… Чувствовать кожей осень…
«Весна не вечна, Ева. Ты это узнаешь потом.
Есть дни, когда солнце тонет в бокале со льдом.
Есть дни, когда черной становится проседь
В золоте светлых кудряшек — твоих волос, Ева.
Есть дни, когда зло возрождается благом тайным… »
Я вновь кажусь тебе сентиментальным.
Я знаю все, от прощенья до гнева,
Кроме того, что знает Бог обо мне.
Чуть-чуть цинизма и, плюс, немного азарта…
И, следовательно, я чувствую, что ждет нас завтра,
Как чувствуют время, всегда находясь вне…
А завтра ты будешь умнее всех на планете Земля.
И глупо поделишься с тем, кого ты называешь Адамом.
… Но это становится скучным и вовсе не главным.
И лучше сейчас легко, как змея,
Скользить по ветке, чувствовать языком твое тело,
Каждую клетку, полную жизни и смерти.
Ты не представишь в какой лихой круговерти
Находимся мы то и дело,
Когда начинаем жить. Жить, а не только ждать,
Хотя иногда приходится ждать кого-то веками.
А все, что есть с нами, порой происходит не с нами.
И нам остается тогда сотни истин искать.

Неоново-синий шелк сумерек
На моих обнаженных плечах.
Тонкая шпилька одиночества.



Неоново-синий огонь витрин
Искажает сумерки… И твое лицо
Кажется выточенным из холодного кристалла.
Автомобиль плавно движется по коридору вечера
В платиновой оправе фонарей.
Город играет блюз.

Осторожная волчица ходит по небесным тропам…
Смотрим в небо. Варим зелье. Носим камни. Пишем сказы.
То пугает непогода сокрушительным потопом,
То безмолвие пугает чье-то стадо желтым глазом.

А наутро с первым снегом все улики — как попало:
Ни следов, ни гильз, ни крови, ни дороги, ни распутья…
Как сквозь землю… Как — сквозь звезды… Что упало — то пропало…
Кто упал и кто поднялся?.. И поднялся ли по сути?..

Не завидуй чуждой шкуре, коль своя не сохранилась.
Волки — целы. Овцы — сыты. Недовольны — только люди.
Ты одно запомни верно: снисхождение — не милость.
Кто упал, а кто — поднялся… Ни дороги… Ни распутья…

Пока Циолковский писал свой трактат,
Животное Космоса грелось на солнце
И ело звезды… Не все подряд,
А только некоторые… Как придется…

Оно щадило солнечный свет,
Поскольку солнце его пригрело.
И в первый раз за сто тысяч лет
Свое былое припомнило тело.

Чуть слышался «ходиков» легкий бег…
Так возвращалось понятие «время»,
Условный год и условный век
В реальной жизни, придуманной всеми.

И было видно ему из окна,
Что постоянство — непостоянно.
А где-то на подступах шла война,
Почти как в видениях Иоанна.

И волны смывали грань берегов.
На крыше мира играли тени.
… Из букв разрозненных и слогов
На небо складывались ступени.

Но, не оглядываясь назад,
Все жили по правилам — как придется…
И тихо нашептывало трактат
Животное Космоса, греясь на солнце.

Я говорю о смерти и мужчинах.
На сайтах — грозовые облака.
В космических моих первопричинах
Он ищет дисгармонию цветка.

Мы как-то генетически-похожи.
Спокойно не живется… Не успеть…
И режет сталь упругий глянец кожи
И точат волны каменную твердь.

Скольжение заканчивая точкой,
Я ставлю многоточие… Аминь.
Я утверждаю жизнь последней строчкой
С холодной непреклонностью княгинь.