|
Ирина Каренина
Этим летом все твое горе
пойдет на фантики,
Все твое счастье склюют
безликие голуби.
А ты не грусти, ты повяжи мне
белые бантики
На замороченную, больную,
дурную голову.
Пусть мои осыпаются дни,
Как деревьев умершие листья.
Милый друг, я прошу, не вини,
Что ищу недосказанных истин.
Пусть моя осыпается жизнь
Горстью мелочи из игрового.
Пусть летает то кверху, то вниз
Оперенное пламенем Слово.
Зима предел безумных одиночеств.
Душа застыла волком ледяным
И ничего не ищет и не хочет,
А хочет только белой тишины,
И ничего ей более не надо
На всем усталой нежности печать.
Гуляя по заснеженному саду,
Я слушаю, как яблони молчат.
В городах дождей и глухой печали
Мы держались за руки и молчали.
В городах, где рыбы поют на ветках
И голубка Ноя летит в разведку,
Разгоняя тучи, расправив крылья
В городах невинности и бессилья.
В городах тумана и мокрых комнат,
В городах, которые нас не помнят,
В городах, размытых, как акварели,
Может, нас и не было в самом деле?
Может, мы мерещились, может, снились
Мы друг другу, в губы лились, дождились,
Может, разбросало порывом ветра
Друг от друга на тысячи километров
Нас, почти бесплотных и бестелесных
В города тоски, в города-над-бездной
Все закончилось, вынесло нас на сушу.
Только мне отчего-то ты слышишь? хуже,
Чем когда сквозь ливень с тобою плыли
В городах, которые нас любили,
Чем когда отличали звезду от зверя,
Ты, безмерная радость моя, потеря
мимо дома мимо сада
мне тебя уже не надо
ни слезинки на щеке
песенка на ветерке
разговор простой и грубый
отворачиваю губы
ты мой был бы Сатана
но тебе я неверна
было много было даром
сердце вспыхнуло пожаром
что осталось уголь дым
что теперь стоять над ним
помнишь плакало боролось
ныло пело в полный голос
а теперь оно молчит
и потеряны ключи
ох и ах и денег нету
не подбрасывай монету
ходи в сени ходи в рай
ходи в дедушкин сарай
с медом пчелы Персефоны
люди нищие с поклоном
зимородок над водой
я с обидой ты с бедой
Из динамиков хрип кабацкий,
Предотъездная суета.
Расстаемся мы по-дурацки,
Да и встретились мы не так.
Друг мой милый, мой нежный, дальний,
Как мне сладко тебя любить,
Провожать на перрон вокзальный
И коньяк по буфетам пить.
Слез не будет; а будут сдует
Мокрый ветер, взобьет пальто
Расскажи, как тебя целуют.
Я сама догадаюсь, кто.
Андрею Нитченко
Мы ехали читинским, в прицепном,
Храпел сосед, и плакала соседка,
По Кальдерону, жизнь казалась сном,
Но ведь была, и улыбалась едко.
Мы квасили с ковбоем с боковой
Лихим парнягой в «стетсоне» и коже.
И мерк вагонный свет над головой,
И за окном созвездья меркли тоже.
И вновь листва летела на перрон,
Бессонница терзала до рассвета,
И мне никто ни Бог, ни Кальдерон
Не объяснял, зачем со мной все это.
Улыбаясь улыбкой приклеенной,
Превращаясь то в пламя, то в лед,
Умираю легко и рассеянно,
Не поможет никто, не спасет:
Ни Твои реактивные ангелы,
Ни мои не святые друзья,
Ни бутылка пурпуровой «Сангрии»,
Только мир, только плен бытия.
Только то, что нельзя самоволками,
По веревке, стволу, лезвию
Нате, режьте пивными осколками
Беззащитную душу мою.
Дни из памяти, сердце из боли,
Злая жизнь из летящей строки.
Так и шли бы вы лесом ли, полем,
Невозвратны, прекрасны, легки,
Так и пели бы, так и сгорали
За пустяк, милосердный пятак
Так и жили бы. Так умирали.
Боже мой, только так, только так
Ничто ни с чем не совпадает
И никогда не совпадет.
В немыслимо лазурной дали
Качнется белый пароход.
И ты гордишься не по праву
Небесным даром строк и слов,
И варишь терпкую отраву,
И клянчишь славу и любовь.
Ты временщик, ты неваляшка,
Ты к сердцу жмешь цветные сны
И пьешь не чашу просто чашку
Своих отчаяний земных.
Маяться Русью и харкать кровью,
Спиртом с рябиной обжечь гортань
Не припадай, любовь, к изголовью
Лучше в изножье со смертью встань:
Сестры-старухи, страшны вы обе
Воронов темень над головой!
«Вы не любите меня во гробе,
Вы полюбите меня живой
».
Перебитым горлом хрипи,
Раздавай, как монеты, дни.
Разжигая костры в степи,
Под попоною прикорни.
Солончак по твоей душе,
Черный пес пришел по твою.
Стой, как воины на меже,
Погибай в ледяном бою.
Ангел белый, расправь крыла,
Осени меня и укрой,
Чтоб душа моя не могла
Обернуться сухой корой,
Чтобы мне не гореть в аду
За обиды мои до слез
Да словесную ерунду,
По которой дышу всерьез.
Нам больно жить и страшно умирать.
Октябрь палачом стоит и дышит
В затылок, продолжается игра
В слова, стихи, страницы вечных книжек
Не нами ли написаны они?
А? Желчью, кровью, муторным несчастьем
Истерзанные пасмурные дни
Идут в расход и рвут тебя на части,
И ты скулишь не гений, не пророк,
Поэт безлюдных улиц, доходяга,
Выбрасывая горстки жалких строк
На белую и мертвую бумагу:
Чем кровью, желчью, ревностью, бедой
Октябрьской ты их вывел, приневолил?
Когда стоял, бессмертный, молодой,
Еще живой и плачущий от боли
|