Мы так банально похожи на пилигримов.
Ноют уюта люстры в щите окна,
Как на рекламе: не проходите мимо.
Не проходите мимо. Сверните к нам.

Прячься, не прячься — в городе нелюбимом
Слишком легко попасть в карусельный круг.
Знаешь, как в осень волосы пахнут дымом,
Смертью листвы? А сегодня пропахли вдруг

Руки мои — твоими. Неистребимо.
Невозвратим донынешний статус-кво.
Нежность нашепчет: не проходите мимо.
Не проходите мимо. Идите сквозь.

Всех нас делает пани, панами
Маскарад новогодне-кремовый.
Пахнет в булочной марципанами.
Пахнет в комнате хризантемами.

Ветер в городе, будто в море, стих,
Реки кормятся льда облатками.
Ты разделишь со мною горести,
Я потрачу тебя на сладкое.

Марципановый завлекателен
Дух, несомый в лицо безветрием.
Об опасности облака тебе
Рассказали бы, только нету их,

Только некогда им подзуживать
Нас, серьезных, на веру в шуточки —
Облака улетели ужинать,
Мы остались у двери булочной.

И прозрачно-горько-цианово
Небо, движимое антеннами…
Жизнь прикинется марципановой.
Смерть представится хризантемовой.

Ох, тяжело Марьюшке попасть ниткой в иголку:
иглы у Марьюшки бисерные,
ушки мизерные.
Марьюшке бы в свинарки, так был бы толк:
водит барин свинок по двору,
сыплет бисер под ноги —
Марьюшка за ними бы хаживала,
щетинку поглаживала
да бисер на ниточку прилаживала.
Ожерелий бы да поясков наплела,
уздечку взяла бы да удила,
свинку бы запрягла,
та б её на ярмарку свезла.
Купцы на ярмарке богатые,
у каждого добра палаты,
жены у купцов капризные,
сами бисер не нанизывают
да свинок не водят по паркету —
купили б рукоделье-то кокетки,
были бы у Марьюшки монетки
на пряники да конфетки.
Стала бы Марьюшка улыбаться,
стала бы смеяться,
стала бы красавица.
Дома Марьюшке всё стирка да глажка,
дома Марьюшке тяжко.
Барин молодой к ней не ходит,
всё свинок по двору водит,
сыплет бисер да плюет в потолок.
Вот Марьюшке бы в свинарки — был бы толк.

А нам всё подавай клинки да порохи.
Мы оживаем, только околев.
И не умеем вкрадчиво, как шорохи,
Прийти и поселиться в голове,

Прийти и не лечить, не верховенствовать —
Прийти и жить. За взгляд, за просто так.
Ворваться априори, словно бедствие
Стихийное, рутинности не в такт

Не можем тоже. Саваны, как скатерти, —
Итогом урожайной молотьбе…
И у окопа, словно бы на паперти,
Стою с рукой протянутой. Тебе.


На площади танцует пыль. Наверно, танго.
Но трепетные, как ковыль, сквозные па
Никто не чует, ибо все давно по танкам
Позапирались. И, рассеянно слепа,

Стою, подобно сироте у двери храма.
Не плачу, просто налетела пыль в лицо.
Я счастлива, когда мы так, когда мы:
Ты — храм, я — нищенка, пыль — нежность, жизнь — крыльцо.


Пусто. Холодно. Ветер маски
Карнавальные из картона
Надевает на что придется.
Праздник с площадью переспал.

Как на ветхой дачной терраске,
Я молчу под крылом фронтона,
Припасенным штопаю солнцем
Рваный край твоего виска.

Знаешь, в маске ты был покорней,
Но едва ли, поверь, чудесней.
Может быть, я жестоко слишком
Поступила с тобой, когда

Корчевала картонный корень?
Льется кровь, превращаясь в песню.
Поцелуй меня в душу, слышишь?
К черту этику и мораль.


«Вот живешь, живешь,
а потом начинаешь
умирать,» —
сказал мне в лифте
случайный старик, добавив:
«Я начал с глаз»,
и вышел на первом,
освещая серую дверь
лифта ярким фонариком.

Когда-нибудь я
напрошусь на работу
ангелом.
Буду смотреть на мир
из-за твоего плеча.
И ты умрешь
молодым, и меня,
может быть, не накажут —
может быть, там
тоже умеют любить.

1
Еще до рожденья была тебе обручена
сколько-то там миллионной женой.
Мы едва ли радивыми были супругами, город.

А теперь всё еще безучастней: вот давеча на
главную площадь весна прилетела, но
я не радуюсь больше, а было ж почти святое:
захлебнуться капелью, ветрами, цветами дней…
Мы из более трех с половиной сотен
исхитрялись взаимно летать, может, тридцать-сорок.
Годовщину свадьбы справляли в мае, а там видней
становилась серость и пыль, хотелось к лугам и сотам,
город…
А теперь никакой сезон — ни зима, ни лето,
не заденет ни грозами, ни снегами.
Заберите меня! Я готова плясать под дудку!
Мне не нужно от вас ничего — ни воды, ни хлеба!
— Эй, гражданка, — мне говорят, — тут у нас не Гаммельн!
Бросьте, — говорят, — ваши средневековые шутки.
— Извините, — отвечаю, — я вас чем-то задела?
Не реагируют. Оглядываюсь. Вокруг пусто —
город уже засосал потоком прохожее тело.

Кто-то берет меня за руку, что-то шепчет напутственно…
— Простите, — говорю, — пошутила, а вы — повелись?
Ганс, милый Ганс, я ненавижу крыс.
Ганс, милый Ганс, брысь!
Брось, милый Ганс,
полую эту палочку!
Полечку спляшем на раз,
а после — наволочку
на подушку, и на матрас — простынь,
я — своими руками. А после, может, и тосты
будут гости за нас на свадьбе,
будем гулять всем городом.
Ваши дети вас, чай, не уложат в кровать…
Что с вами?! Люди, доктора!
У крысолова музыка пошла горлом.

2
Хочешь, крысолов, стану твоей флейтой?
Будем из городов уводить детей.
Покуда из них еще не получились крысы.
Хочешь, крысолов? Вот только солнце пригреет…
Но тебя увещевают то эти, то те:
Мол, чего тебе, Ганс, дома-то не сидится.
У тебя, мол, теперь жена, мол, плодись, всё такое,
Можешь даже ее любить, только не вслушивайся,
В этот её бред, он тебя погубит, молодо — зелено.
Что она там тебе шепчет ночами в алькове?
— Уйдем, ну, уйдем же, Ганс! Тебе станет лучше.
Пойми, я тогда пошутила, а ты — поверил.
Прости, крысолов, я тебя не любила тогда.
— Но… флейтой, — говорит, — будет тебе больно так, да?
Разве кто выживет, если в нём столько дырочек? —
И опять замолчал, в закопченное стекло глядя.
А небо зимой такое густое, сливочное…
Сосед заходил: — Муж твой, говорят, окончательно спятил?

3
Снова флейта засвистела.
Только, милый, поздно —
Грязно-серым стало тело,
Уши, лапы, хвост…
И когда тебя в запруде нашли,
Сосед пришел, говорит: Видишь ли… —
Опускает глаза и мокрую флейту мне протягивает.
— Выходи теперь за меня, ты ж не лошадь какая тягловая,
Чтобы всё теперь, — говорит, — на себе одной.
Да и тяжко в городе быть крысолова вдовой.
— Тяжко, — отвечаю, — не спорю, так что
лихом, — говорю, — не поминайте.
В нищете, в хворобе, а всё мне краше.
Я же тоже дурочка, вы же знаете.
Дудочку забираю, всё остальное — ваше.
Слышите, выпь у запруды стонет?
В жизни пронзительней, чем в легенде.
Звук выходит такой тонкий.
Я научу играть на флейте
Нашего, Ганс, крысёнка.

*
По доносу ль, по навету,
Сдал меня ты за пятак?
Так рождаются поэты.
Умирают люди так.
*
Здравствуйте, смертник, новости нынче для вас чудные.
В городе, говорят, появилась сегодня она,
Та, о которой вы втайне богам молились: чуда мне!
Будьте же счастливы, смертник, воспряньте от сна.
Спать больше некогда вам, смертник, — утром на площадь.
Говорят, она обязательно будет там.
Вы не стесняйтесь, ей безразлично: толстый ли, тощий ли,
Главное, чтобы красиво умер, зрелищно так.
Смертник, а что вам снилось: казематы ли? горы ли?
Ведьма ли, добровольно упавшая с помела?
Будьте спокойны, смертник: помните ту, которая
Вас хотела спасти? Сегодня она умерла.
*
Огонь ли ты, мороз ли трескучий?
Мне такого знать не положено.
Я бессмертна, поэтому можно
Убивать меня, пока не наскучит.
Что, продолжим?