|
Екатерина Ливи-Монастырская
Старело небо. Изумрудный срез
Заката остывал, и тая
На наготу безжизненных древес
Пыль оседала золотая,
А у корней ручей, презревший лед
Все так же пел, но громче и спесивей,
И шел вперед веселый водоплет
Из пустоты, из бездны темно-синей.
Гул города ударил троекратно
В ворота утра, и, открыв глаза,
Пойму: должно быть это безвозвратно
И хорошо, как майская роса;
И, хладно улыбаясь из расселин,
И забываясь, и двоясь, иди
Как Властелин, пред коим мир расстелен,
Да только смерть и мука впереди.
Среди холмов дорога вьется,
Мелеет небо день за днем,
И теплится внутри колодца
Лишь то, что отразилось в нем;
И эхо выстрела за склоном
Гремит, идет опальный дождь,
И хорошо одним воронам
На пальцах опустелых рощ.
За тем холмом, где солнцу хорошо
Ложиться в тень, и горизонт волнисто
Уходит в синь, не ведая еще
Ни клекота, ни свиста
Ночного соловья неразрешим
Укор любви, и в этом смерти вызов,
Как мерное качание вершин
Высоких темных кипарисов.
Зимой, чья трезвость ясная страшит,
Чья пресность первобытная чадит кострами,
Поутру воздух инеем прошит,
И падает простор в алмазной раме;
Зимой пространство-время узкий лаз
Туда, где ждут, надеются и помнят,
И плоскость черствая светла и режет глаз
По выходе из затемненных комнат;
И мириады радужных колец
Сквозь слезы растекаются по кругу
Реальности, и солнще наконец
Одним лучом заполнит всю округу.
Шепчи во сне: Одна рассыпала румяна,
Другая в зелень знаменем пестра
О, Парма, дочь молочного тумана,
О, Модена, трехцветных стен сестра!
И вы оправа, или в этой раме
Лазурь растянута до желтизны,
И купы круглых рощ над хуторами
Для разных птиц просторны и тесны.
Закутаны луга в морозный дым рассвета,
Как будто все дела завершены,
И нехотя в безветрии распето
Сферическое эхо тишины.
|