 |
|||||
 |
 
|
||||
 |
|||||
|
Дмитрий РУ (Дмитрий Румянцев) Деревенское Прочь от апломба скорости и газет. В место, где развалившийся сельсовет, Пара собак, да редкие рыбаки. Русская печь, ухваты и чугунки. Ты варишь борщ, я рядом колю лучины. Мы друг от друга почти что неотличимы — Мимика, жесты, мысли, поступки, взгляд. Так же бывают похожи сестра и брат, Только они от крови, а мы от Бога. Прячется в лес разбитая вся дорога. Начался дождь. На лужах растут нули. Борщ закипел и капает на угли… Здесь мы сажали дуб, наш семейный дуб. Дремлем нагие до часа или до двух, Если не будит сигналами автолавка. Тут среди книг Тарковский, Шекспир и Кафка. Нет электричества сутками напролёт, И телефон, как водится, не берёт. Здесь одиночество наше безумно сладко. На чердаке два спальника и палатка — Можно исчезнуть где-нибудь на реке. В небо смотреть, устроившись в гамаке, Лакомиться черникой и земляникой, И наслаждаться жизнь простой и «дикой». Зная — река смывает любую грязь, И неразрывна наша с тобою связь. * * * Река обмелела. Там больше не ходят суда. Там летом во время дождей торфяная вода. Ей вслед опустел целый хутор, зарос иван-чаем. Сидим на мостках, и как дети ногами качаем. Развалины шлюза, обломок бетонной плиты. Какая свобода – вдвоём посреди пустоты. Осевшая баня, у дома остатки плетня. Возможно, так выглядит рай для тебя и меня. Возможно те люди, не в силах платить по долгам, Уехали в город и хутор оставили нам. И может быть именно здесь, только здесь и сейчас, Покой и бессмертье лежат под ногами у нас. * * * Ливень вторую неделю всё льёт и льёт. Будто бы к небу намертво он пришит. Время, когда рыба уже не клюёт. Время, когда уже от стихов тошнит. И у печи, так чтобы не горячо, Смотришь на пламя, подбросив сухой камыш… Как хорошо, что голову на плечо Мне положив, ты рядышком тут сидишь. * * * Окно, рябина, дождь всего дороже — В моих стихах зря ищете меня Поскольку я и мир одно и тоже. Труба дымит. И это тоже я. Подросток, для которого всё ново, В метро читает про НИИЧАВО. Рождается и умирает снова. И ничего нет больше. Ни-че-го. * * * Знать великий дворник снова в деле … Сквозняки заталкивает в щели. На руки дышу, но греет вяло … Кутаюсь в сырое одеяло. Где-то ты на кухонных задворках Зажигаешь газ на всех конфорках, Для тепла распахиваешь двери. Быстро остывают батареи. Бабушка ворчит за стенкой: «Жуть», Кашляет, пытается уснуть. * * * Брось, глупая это бравада. Не важно ведь – грипп или СПИД. Устойчивый запах распада Давно во всем мире стоит. Всё чаще мне слышится скрежет, Намёк, что любовь – атавизм. Ржавеет невидимый стержень, И сыпется весь механизм. Лишь небо всё та же константа, Без примесей, без перемен Пусть держат его не атланты, А тысячи хрупких антенн. Мальчик-араб Ночью, когда обрастаешь песчаной шерстью, Город до самого верха заправлен нефтью. В ней плавают люди и постепенно тонут. Мальчик-араб отдыхает – его не тронут. Самое время поставить везде растяжки. Тогда были марки, теперь у него есть пряжки Британца, американца, еще еврея. А у отца их целая галерея. Но скоро неверные хлынут на абордаж. Кто-то из банка в банк перебросит транш. Нефть, осушая город, уйдет во вне, И обнажит людей на шершавом дне. И вдруг зарябит в глазах от повязок-лент, Чаще у них в пустыне зеленый цвет. Мальчику кто-то броском передаст «калаш». Солнце начнет горячий свой репортаж. * * * Зима быстро кончилась. В апреле уехала бабушка. Мы стали как Робинзоны в пустой квартире. Можно теперь спокойно кричать тебе: «Лапушка!» Ловить твои нежные волны в чистом эфире. В газетах и в Интернете каждый второй рвет связки Что пора повернуться к востоку передом, к западу задом. Тебе на это плевать, ты смотришь «Культуру», читаешь Гессе и сказки Выращиваешь цветы и любуешься очередным нарядом. А я пишу диссертацию и жду новостей. Мы любим друг друга и сверху нам потакают. И суть потихоньку становится всё ясней Словно глаза к темноте привыкают. * * * Я счастлив и этой мой выбор. Пускай дурака Увидеть в себе неспособен, но мне повезло. Я видел как небо впитало в себя облака И вдруг просветлело, и мне было также светло. Я знаю что в мире все просто: есть Бог и есть я, И он постоянно со мной говорит о любви. Всю жизнь идет рядом и экзаменует меня. Мой мудрый учитель, мой спутник и мой визави. * * * Сколько нас учили, сколько снаряжали Я же еле сдерживал смешки. Мы поднялись к Богу на воздушном шаре Выбросили за борт все мешки. А шары, что рядом… Крепко их держали Якоря, канаты. На бросок Не хватило силы. Только мы сбежали, Высыпали за борт весь песок. Хочется на небо, но всегда мешает Лишний никому не нужный груз. Мы поднялись к Богу на воздушном шаре Были облака нежны на вкус. * * * Душа иногда ржавеет от быта. Нужна ей смазка. И мир мне идет на помощь — начинается чехарда. И солнце уже не солнце, а лазерная указка, Попробуй–ка догадаться куда. Душа иногда ржавеет от смеси, совсем не сладкой, Компьютера и посуды, трубы за слепым окном. Но бог тогда сушит феном деревья, а после складки Разглаживает на лужах невидимым утюгом. Душа иногда ржавеет. Бывает ржавеет крепко. Тогда у меня есть шкурка, под раковиной в углу. Я так ей в порыве чищу, что с потолка побелка Осыпавшись, обращается облаком на полу. И вот я сижу на стуле. Довольный, слегка чумазый. И вдруг исчезает что–то. Нет прежнего куража. Реальность встает на место. Так ставят на место вазу Когда в ней цветы завянут от праздников и ножа. Но только душа сверкает, очищена и свежа! НАБЛЮДАТЕЛЬ
Когда Бог резинкой стирает звезды, Я иду по проспекту, следя за его рукой. Тополя на первых лучах берут аккорды И от этой музыки в сердце моем покой. Я давно наблюдатель. Знаешь вниманье к миру, Интерес к всевозможным краскам и мелочам, Любопытство — сто килограмм на милю, Поворот приемника и антенны к его речам, Это то, без чего мне становится вдруг тревожно, Словно я потерял очень скользкий, но важный брод. Потому я у мира уже столько лет заложник, И не хочется на свободу — наоборот. Потому весне и не скрыть, как река болтает, И на площадке каплет вода с колец Баскетбольных. Как голубь у ног картавит. И ее процессор в сотню вселенских герц. * * * Давай расскажу. Все будет примерно так: мы выберемся на небо через чердак. В дорогу нам город выделит: ветерок, Осиновый посох, и даже клубок–дымок. Чуть–чуть он у ног попрыгает и вперед. Мы встретим, сначала, чаек и самолет. Но первая вместе с ними придет беда Клубочек–дымок рассеется навсегда. И все же мы выйдем, серый минуя тын, в пустыню, что больше самых больших пустынь. На старых ботинках будет синеть песок. А где–то поодаль белый лежать чеснок. Мы будем искать колодец — найдем с трудом — Неброский, с железной цепью, скамьей, ведром В колодце увидим звезды и высоту, И лестницу уходящую в темноту. |
||||
|
|
|
|
||||||||