 |
|||||
 |
 
|
||||
 |
|||||
|
Галина Рымбу
* * *
Второго сына заковали, преодолели тёмный старт, И умирали бабы вали и бабы светы, бабы мани На самых пасмурных местах. Но мухи плавали в рассоле и век назад, и два вперёд, И солнце плавало косое. Над полем — конь, а в нём — народ. Несли корзинки с земляникой и сына первого несли. Бензином облитые лики и песни добрые земли. В степи построят аквапарки, из лаптя высосут вино Всё те же греки, урки, парки и снимут про баб валь кино: Смотри, гроза хлопочет в мае, манага хлещет из ведра, И баба зверя нанимает, чтоб её пожитки перебрал. И вот ещё: поют колодцы, и фабрики встают в крови, Вот внучек щурится на солнце без сна, без гнева, без любви. Старик в пластмассовом корыте лежит, — и кажется — святой, И шмель жужжит над головой холодной, пасмурной, раскрытой, Над жёлтой яблочной листвой… Я этого ещё не знаю, я кошек в доме сторожу, На старом атласе пишу: «Второго сына заковали» * * *
И не от юности дневной не знаю как нам жить на свете… Бегут по школьной роще дети, я с ними, после — ты со мной. Свистеть, кричать, смотреть в окно, мечтать о лесе, о ночлеге Другом и молоке парном. И вот во сне свистит паром, И речка зацветает медью. Мы после скажем об одном. Качели. Ночь. Кач-кач — качаюсь. Тик-так — с тобою повстречаюсь, Заветный байковый халат тебе распахиваться рад, Бог мой, все дни мои двояки! И за окном бегут дворняги, куда неведомо летят… Ты говоришь: «Мороз какой…» В комоде плачет домовой. Ты спрашиваешь: «Год какой? Так странно, — я ещё живой…« Мы здесь всегда с тобою жили, родители несли нам в дом И голоса свои, и крылья. И тает на реке паром… Открой свой ранец-померанец, От А до Я там всё горит, Как на снегу тяжёлом — агнец, Звезда с бедою говорит… * * *
«Я во сне перестал побеждать.»
Ю. Кузнецов в черепной коробке земных передач наступает ночь, я сложусь воедино. чёрный эпос кифары своей циркач разбивает волной цветную витрину, белый эпос нудит на щекастой трубе что-то пошлое, красное спьяну. осень едет на старом горбе к той горе, где звучать перестану. ждать, курить, во дворах поджигать целлофан и во сне золотой целовать нотный стан, — беглой музыки жало иное, алкогольное, ледяное. почему так легко зарыдать? причастившись заморской двойной пустоты на асфальт, на сухие в прожилках цветы лить вино, умирать без героя. а вернёшься домой, — всё иное, подоконник в шмелях золотых. * * *
Коровы жуют триколор, колодцы поют с рассветом, И снова лечить-колоть пришли, в adidas одеты, Поленницу дров нанесут, грядки прополют деду, Я радужную стрекозу им понесу этим летом. Плевать и плевки считать, спи, лавочка, под кустами. Вор спрятался под кровать, не лаем, играем сами. Прекрасен краденый гусь, как поцелуй с усами. Нальёт и возьмёт наизусть и снова отправит к маме. Родятся цари, упыри, — в деревне долгие лета. Научат вот-вот, — говори, как сплетни твои одеты, Как раньше папка-горнист видал пуп земли под часами, Там Ленин всегда лучист, и ветер щекочет знамя. Широкой такой страной не встретиться, не обняться, Как снится, с чужой женой в грибах-ежевике валяться. Всё снится: и свет печной, и острый скребок, и затылок. Горячей такой страной… Как речь на морозе застыла. И нет ни годов, городов, мы умерли, звери, крестьяне. Огромный один полигон и головы злые в бурьяне. * * *
Ночью вспыхнет сухая птица из бумаги газетной, в стекле отразится она, повторится и листки в календаре ей ответят другое, дневное, что не в силах мы предупредить. подоконник с тонкой золою начинает за нас говорить. и пока мы сидим на кровати, завернувшись в одну простыню, древних азбук идут караваны в зеркалах, фотоснимки поют — сами крутятся на мониторе, ржавый голубь с улыбкой другой и чужие плащи в коридоре, виноград на столе золотой… Умирай, прогорай, временная птичка, бабочка, роза, змея!.. это только во сне — оригами, и живу как будто бы я, от земной пустоты отлетая, вот и снится — больная лоза, птичья дудка и фляга пустая, кот прекрасный, небесный базар… * * *
Сколько минут назад всё это было: Облако в небе плыло и облаком было, Образом было, просто самим собой, Как человек на столе лежащий к дверям ногами, Голубь взмывающий в небо, худое пламя У постамента, трудно — самим собой… Лепет французский в столичной сырой кофейне… Сколько времён назад дед заходит в отдел бакалейный, Тростью трясёт, вдоль витрины себя несёт, Дни как во сне, стрелка переползает столетье, Я просыпаюсь однажды, и, кажется, вижу всё: Гул не ослаб. Это музыка мирно стихла. Вишня цветёт в усадьбе, пылает вишня. Роботы плачут в поле, но им не слышно: Гул нарастает, к земному ядру зовёт. Вот он сейчас вдоль кофеен, квартир плывёт, Призрак бумажный, лебедь мой тонкий, нездешний… * * *
После этого лета ничего не осталось. Впрочем, как было до, всегда так бывает после. Ведро ежевики в сенях. Кленовый жар. Впалые Окна дома напротив. Чёрный окрепший воздух. Остаёшься на этом свете с запахом ягоды переспелой. К ночи выйдешь из дома, качнёшь в палисад тело. Словно любовь последнюю, пёструю бабочку на груди пригреешь. И вот уже — куколка. Куколка, ты мне веришь? И шевелится всё, падает, словно предметы в доме, Позабыв назначенье, превращаются в сон твой, Тот, что тайной, — чуть прикорнёшь, — и щекочет в горле. И скрипит половицами, плачет Гойя, Гойя, Что давно пришёл, прозрел, да не по твою душу. Так из моря света ползёшь на адову сушу. А рябина спеет, горчит, ей ни до чего нет дела, Кроме первых морозов, и вот уже горько твоим химерам, Будто рыбам в безросой траве не надышаться. Ничего не осталось. Но, впрочем, всё ещё есть шансы Или подобье шансов, что вдруг перелётные птицы Повернут к ледяным полям, где зверю в стогах не воется и не спится, Словно зверь этот — ты, словно с ним ещё что-то случится… ДВОР
Это, верно, какой-то особый уют. Здесь старинных романсов давно не поют, И в узбекском халате бежит дуралей За красивой невестой своей. Старики рассыпают дешёвый табак, Мародёры визгливых увозят дворняг, Одинокие женщины растят фиалки, Лампы в комнатах светят ярко. Только бледные дети плачут во тьме Первозданной. В 3D формате Ходят мамочки в белых прозрачных платьях По двору, честно не замечая старух. Перезвоны и вспышки, и крики, и стук. Сколько прожито здесь одинаковых дней, Сколько движется здесь безотчётных теней! Если это есть вечность, не надо О другом никому здесь вообще горевать. Буду жить, буду клумбы в тени разбивать, По ночам вместе с детками плакать. Но под воду уйдёт этот маленький двор, Но под воду уйдёт этот правильный дом И слова на земле, на бумаге, И весёлое тело дворняги, Чтобы снова не встретиться в мире ином… * * *
Безумное, не умолкай. Уходят дни из рая в край, Где солнце видно из колодца, И девочка с флажком в руке Плывёт по снегу. Вдалеке Двойник её не обернётся. Безумное, не исчезай. Вот мы идём из края в край, Стеклянные и непростые. Ты говоришь: «Из рая в рай». Там наши дети берегут Всегда неправильное чудо. Неважно кем пришли, откуда, — Все встретимся на берегу, Где бог речной полощет сети Страны своей — читай что смерти, И фотоплёнки по воде. Нас всех проявят в темноте Горячей, что бы мы не ждали. Всё повторится: кровь, скрижали, Галактики на потолке И линза мутная в руке. И разум правильнее смерти, В ней бог речной полощет сети, И только видится реке. * * *
Увидел паутину и молчи. Нас ветер ждёт в распахнутой печи, И старость теплится в затылке. Мои поблёкшие открытки И фотографии в печи. Не прогори во мне. Гори, Гдё всё открыто и со мною. И днём заветным, мятным зноем, Ползущим в горе паучком И пустырём, и пятачком, Фигуркой жадной по асфальту, — Всё остаётся. Ляг ничком. Так спи неведомо и долго, Как голод ходит по дорогам, И камень видится в суме, И что-то теплится во тьме. А утром я к тебе приду И окна тёмные открою, Тем днём заветным, мятным зноем, Весёлым пёрышком в бреду. Не память если, что тогда Приходит с каждым годом чаще — Простой водой в расколотые чаши И зеркалом в огне в том самом сне, Где суфий камни держит в тишине… Аудио Галина Рымбу — Центр города Галина Рымбу — «старики на скамейке. лопнуло домино …» Галина Рымбу — «чувствуешь пустоту?..» Галина Рымбу — «под луною ходит соломенная вдова …» Ссылки Страница Галины Рымбу на сайте Литературного радио. |
||||
|
|
|
|
||||||||