Кто такой Бахыт Кенжеев?

Когда меня спрашивают, я — для лаконичности — говорю обычно так — великий русский поэт казахского происхождения и канадского подданства (простите. Бахыт Шкурлаевич!). А спрашивали, увы, нередко. И не только в Рязани, где я радостно сообщала направо и налево: «Поеду слушать живую легенду — Бахыта Кенжеева!» Но и, увы, в Москве… «Кого-кого ты приехала слушать? Кто-кто это такой?» Пришлось выработать эту вот простую формулу. Для первого представления.

Да-с, господа, имена поэтов — даже очень больших, даже очень талантливых поэтов современности — не внесены в греховные «святцы» идолопоклонничества. В данном случае, возможно, играет роль «инакоподданство» Бахыта Кенжеева. А с другой стороны, если учесть год его рождения (1950) и специфику эпохи, в какую он покинул страну… Многие славнейшие, просто-таки столпы российской литературы, стали известными. только «засветившись» на Западе. Скорее всего, опять вступает в действие пропорция — число читателей стихов — на число читателей хороших книг — на число читателей книг вообще — на число обитателей страны. В сухом остатке — обидные дробные. Что поделать? — ума не приложу. Одна надежда — может, они сами, оные столпы, хотя бы представление имеют, как изменить это соотношение? Вот Бахыт Кенжеев, например, высказался на эту тему… но дойдем и до его прямой речи.

Бахыт Кенжеев для меня лично — это поза, это красивый жест (Боже, какая у этого человека поэтика жестов!), это прелесть продуманного эпатажа, граничащая с запредельной открытостью, доверчивостью, что ли, к своей публике. Это артистизм и самодостаточность. Таким, по крайней мере, он предстал на собственном авторском вечере в Булгаковском доме 1 ноября. Таким он был в разговоре со слушателями — а слушателей набилось очень много, даже в дверях стояли. Два цикла стихов минут по двадцать каждый — и ответы на вопросы, что заняло едва ли не больше времени, чем «введение в творчество Бахыта, исполненное им самим».

Вообразите себе: маленький актовый зальчик Булгаковского дома, тот самый, где проходят все вечера и встречи, увешанный фотографиями Мастера, портретами кота Бегемота, пушистого и упитанного, цвета ваксы, хранителя сего музея, уставленный мебелью эпохи 30-х годов, занятый сидящими (в соломенных креслицах, в архетипах которых гнилая интеллигенция гоняла чаи на верандах, уже побаиваясь откровенно говорить и о политике, и о морали) и стоящими почитателями — и посреди всего этого великолепия Бахыт Кенжеев в свитере, с бокалом вина и сигаретой. Арсенал стихотворца нимало не мешал ему читать и разговаривать. Все глаза устремлены на героя вечера: какой-то он? И общими усилиями составился обаятельный образ:

— Ваш электронный адрес «Теодор22» — объясните, почему 22?
— Объясняю — случайно. (смех)
— О чем вас чаще всего спрашивают в России?
— Отсылаю вас к Ильфу и Петрову — «Почему в продаже нет подсолнечного масла?» и «Еврей ли вы?» (смех)
— Неужели за 80 лет ничего не изменилось?
— Нет! Ни-че-го! Всегда найдется человек, который меня спросит, сколько стоит в Канаде семга — дешевле, чем в Москве?
— А действительно, дешевле?
— Я не знаю. Еще спрашивают о ностальгии: тоскуете ли вы по родине? Получаете ли вы деньги за свои стихи в Канаде? Я, по-моему, за 25 лет в Канаде получил за свои стихи где-то 80 долларов. Но если на 25 лет разделить, получится не очень много…
— Я слышал от многих людей, что…
— …Вы пишете стихи! (смех)
— Что вы в Канаде купили через интернет и эксплуатируете самогонный аппарат? Это правда?
— Правда. Но аппарат я купил не через Интернет. Я очень щепетилен в вопросах спиртного… Не надо осуждать за пристрастие к вину поэта. Все пьют… да мало ли, почему. А поэт выпивает, потому что он иначе не может.
— А из чего гоните? Из морилки?
— Нет, из сахара. (смех) Водка в Канаде дорогая, я должен признаться. Канада отличается от России тем, что у нас все делается левой ногой через правое ухо. А в Канаде уж если зададутся целью денатурировать спирт, то это будет отличная субстанция! Там денатурированный спирт продается в аптеке. Такая хорошая концентрация химикатов, что просто праздник… Официально об этом заявляю, я же химик по образованию…

Это была разминка, этакая зарядка перед серьезным разговором со слушателями. Бахыт — просто находка для журналиста, способен отбить любую подачу:

— Ребята, а если посерьезнее?..
— Вы любите людей? — вопрос задала девушка из первого ряда, весь вечер поедавшая поэта глазами, и, по-моему, полностью настроившаяся на его душевную волну. По крайней мере, очень желавшая взять у Бахыта — чем черт не шутит! — урок жития Поэта.
— Да. Я не Бродский.
— ?!
— Бродский сказал: «Я не люблю людей». А я такого не говорил, значит, я их люблю. Почему люблю? Они очень живые и хорошие. В каждом человеке есть что-то хорошее.
— А почему они тогда жестокие?
— Потому что они глупые.
— Почему тогда они не становятся лучше, что бы для них ни делали? Даже когда читают стихи?
— А вы сами пишете стихи?
— Да.
— Вот в этом задача поэта — делать людей лучше. Достоевский очень любил Фета. Он говорил о своей любви к творчеству Фета, кажется, в «Дневнике писателя»: «Представьте себе, в Лиссабоне землетрясение, а из толпы выходит поэт и начинает читать „Шепот, робкое дыханье…“» Что с ним сделают, как вы полагаете?

Девушка из первого ряда: — Повесят!

— Конечно. Или побьют камнями. Но потом люди поймут, что они были неправы, и ему памятник поставят. А главное — что стихи эти переживут лиссабонское землетрясение и прольются благодатной росой на душу молодого поколения. Меня недавно спросили: «Зачем вообще нужны стихи?» Абсолютный вопрос. А я был пьян и ответил откровенно: «А затем, чтобы вы, козлы, друг в друга меньше стреляли!»
— Но они читают стихи, а потом столько же стреляют…
— НЕТ! Меньше, меньше, меньше! Каждая строчка Пушкина — это один неубитый человек.
— В России больше читают стихов, чем в Канаде?
— Меньше. Не верьте вы в эту бытовавшую ранее великую легенду о бездуховном Западе и очень духовной России. Я вам расскажу одну притчу: много лет назад мне довелось встретиться с одним человеком из Голландии. Он издавал литературный журнал, ровно такого же формата, как наш «Арион», даже обложка похожа. У «Ариона» тираж 5 тысяч экземпляров. Сколько населения в России? 160 миллионов. А в Голландии? Миллионов 8. Я спрашиваю этого издателя о тираже его журнала. Он краснеет: «Тираж такой маленький, что стыдно сказать…» Мялся, мялся и признался — 10 тысяч. Вот и все.
— Какую вы музыку любите? — девушка из первого ряда.
— Я музыку вообще не люблю. Да, да, и могу вам честно признаться, у вас такая хорошая аудитория! Мне 56 лет, старому дураку, и я все эти годы очень переживал, что не люблю и не понимаю музыку — такой музыкальный поэт, а, поди ж ты, далек от нее! И только на старости лет я узнал, что попал в очень хорошую компанию, к двум другим, которые в зуб ногой не понимали музыку — это Блок и Набоков. Самый музыкальный русский поэт и самый музыкальный русский прозаик. Набоков из-за своих комплексов даже сына отправил учиться музыке, это признанный факт. Сейчас я сам музыку пишу. Такую: «Трали-вали…».
— А что все же слушаете? — девочка из первого ряда заметно мучается. Ей очень хочется, чтобы кумир был совершенен, и она перечисляет музыкальные направления: джаз, эстрада, ретро…
— Алену Апину. И все эти «Муси-муси, пуси-пуси, миленький мой…»
— А Гребенщикова?
— Ну, что я его буду слушать? Он сам по себе, я сам по себе…
— Он же хороший поэт!
— Он не поэт. Это рок-поэзия. Это совсем другое дело.

Девушка из первого ряда чуть не плачет.

— А, я Окуджаву слушаю, давайте помиримся! Городницкого слушаю.
— Этого же мало!..
— Не мало. Вы молодежь, вам нужно всего много, а мне — достаточно… У вас много энергии, вы любите Цоя и Гребенщикова, а я потратил всю свою молодость на то, чтобы вы сейчас наслаждались отсутствием советской власти!

Шок. Смех. Недоверчивые улыбки, междометия — зал хочет услышать что-то новенькое о борьбе с советской властью.

— А что? Я спокойно боролся с ней! Это вы пришли на готовенькое! А мы по пять километров пешком в гору ходили, чтобы скачать порнографию из Интернета…

Наконец-то напряжение прорывается искренним хохотом.

— И вот результат — советской власти нет, у нас у власти, слава Богу, находится великий человек Владимир Владимирович Путин.
— Бахыт, можно вопрос по тексту: «И дурное наследство получит январь от стареющего декабря» — можно ли эти слова отнести к литературному процессу, к ученичеству и преемничеству?
— Нет, это слова только о том, что в декабре мерзкая погода, а следом идет январь, в котором будет еще хуже, но все-таки это неизбежно, чтобы дожить до весны.
— А если перейти в контекст литературной среды, то как вы относитесь к смене поколений в литературе?
— Был такой поэт, Тютчев, может, кто-нибудь читал?.. Так вот он говорил: «Как грустно полусонной тенью, с изнеможением в кости, навстречу солнцу и движенью за новым племенем брести!..». Я понимаю, что мы уже старики, что пришли к власти Мария Степанова, Галина, Воденников, — замечательные поэты, и уступаю им дорогу.
— По-вашему, возраст поэта соотносится с его биологическим возрастом?
— Нет, не соотносится. Мне вот 32 года по стихам… Когда мне попадается хороший молодой поэт, я готов обнять его, пожать руку. Беда в том, что во всех поколениях может быть много лишнего. Большинство молодых поэтов не могут позволить себе процитировать другого человека. Был такой поэт Боратынский, может, кто читал? «…Но не найдет отзыва тот глагол, что страстное, земное перешел». Я люблю тех поэтов, кто «страстное, земное перешел». Среди молодежи, поверьте, таких довольно много, не стану перечислять, чтобы никого не обидеть.
— В России?
— Да. Я западной культуры не знаю и не ценю. Это принципиально.
— Вы общаетесь с мертвыми? — девушка из первого ряда.
— Конечно. Мандельштам придет к ночи, попросит стаканчик, что ж с ним не выпить?.. Если Пушкин ко мне является, это такой праздник!.. А по поводу стишков никто ничего не хочет спросить, я очень люблю свои стихи растолковывать?
— «Андрей» — это кто?
— Андрей — это стандартное среднестатистическое имя стандартной квазитургеневской прозы. (смех)
— А можно попросить вас прочесть гекзаметры о поэтах?
— Серьезно? Я могу прочитать, но ведь это уже не я, а Ремонт Приборов. Ребята, я в сложном положении — некоторые очень не любят, когда я после своих серьезных стихов читаю Ремонта Приборова, считая его издевательством. А мне очень нравится это мое Альтер эго. Вы готовы для разбавления? Рассказываю предысторию: стихи давние, лет восемь тому, была такая премия «Антибукер», учрежденная «Независимой газетой». Я подал стихи на эту премию и не я ее получил, а кто — вы поймете из стихов. Только прошу тишины, извините, я гордый!

— Гекзаметры на присуждение антибукеровской премии (12 тысяч долларов, кстати!) Тимуру Кибирову, написанные Ремонтом Приборовым от лица и в защиту Бахыта Кенжеева.

Грустный и гневный, тоскует Бахыт у себя в Монреале.
В темном подвале сидит, горькие слезы лия.
Премии он, антибукера то есть, возжаждал,
Даже в короткий список попал, рядом со Ждановым мрачным,
Мориц-злодейкою, ловким Кибировым. Кто из
Них получил эти денежки? Кто из мерзавцев лавровый
Гордо наденет венок на бездарное темя?
Зря одинокий бахыт вечерами, на хладной чужбине,
Слов вдохновенных потоки сплетал, доверяя бумаге
Страсти свои и сомненья, терзанья и мудрые мысли.
Зря обращался бахыт к современникам жалким,
Тщетно пытался в их звероподобные души
Лить удивительный свет, бескорыстный и чистый.
Тщетно он ждал, бедолага, от неблагодарной России
Долларов малую толику, чтобы в нелегком изгнаньи
Влагой живительной изредка хоть оросить воспаленное горло. […]

Обращение к творчеству Ремонта Приборова закономерно привело к тому, что прозвучали и стихи о русской поэзии (заинтересованных отсылаю к первоисточнику!), а озвучка этих стихов — к вопросу:
— Скажите, неужели поэты, особенно живущие в одно время и географически близко, не могут относиться друг к другу иначе, чем герои «Алмазного моего венца»?
— Почему? Чушь это! Есть круг поэтов, которые всегда рады видеть меня, которых очень рад видеть я, что бы ни случилось в жизни…
— То есть, вы считаете, дружба поэтов возможна?
— Конечно, возможна! Ну, подонок был Катаев, подонческую книгу написал. Но очень талантливую.

И тут Бахыт все же не выдержал… Да ему и не дали бы «замолчать» главное, жгуче волнующее: к кому из современников тот или иной мэтр относится хорошо, к ком терпимо, к кому неважно. Бахыт стал называть фамилии — и получилось, что все, особенно те, кто сидел в зале, его друзья. Да и оставшиеся за пределами этого зала в большинстве своем друзья. И таланты. По его мнению, флагманы современной российской поэзии — трио Александр Кабанов, Ербол Жумагулов и Маша Степанова (последнюю он определил так: «Девушка молодая, а поэт взрослый, сформировавшийся»). При переходе зала на личность Дмитрия Быкова Бахыт изящно вышел из положения: «Он пишет фантастически талантливую прозу. Если бы я был редактором толстого журнала, я бы печатал Быкова».
— А почему вы не редактор толстого журнала?
— Так не предлагают!
— Вы могли бы заниматься публицистикой?
— Я могу заниматься чем угодно, денег мне заплатите! Я даже писал гимн Путину… Дайте мне зарплату столько примерно, сколько Чубайс тратит на завтрак — в месяц, и я займусь. Вообще это смешно, конечно, я не редактор… Да и кому нужны стихи!

Вот в этом и есть настоящая поэзия — поставить все с ног на голову!..

Записала Елена Сафронова

Бахыт Кенжеев