 |
|||||
 |
 
|
||||
 |
|||||
|
Василий Жуковский (1783—1852)
Содержание:
Составитель: Кирилл Корчагин Сельское кладбище
Элегия Уже бледнеет день, скрываясь за горою; Шумящие стада толпятся над рекой; Усталый селянин медлительной стопою Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой. В туманном сумраке окрестность исчезает… Повсюду тишина; повсюду мертвый сон; Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает, Лишь слышится вдали рогов унылый звон. Лишь дикая сова, таясь, под древним сводом Той башни, сетует, внимаема луной, На возмутившего полуночным приходом Ее безмолвного владычества покой. Под кровом черных сосн и вязов наклоненных, Которые окрест, развесившись, стоят, Здесь праотцы села, в гробах уединенных Навеки затворясь, сном непробудным спят. Денницы тихий глас, дня юного дыханье, Ни крики петуха, ни звучный гул рогов, Ни ранней ласточки на кровле щебетанье — Ничто не вызовет почивших из гробов. На дымном очаге трескучий огнь, сверкая, Их в зимни вечера не будет веселить, И дети резвые, встречать их выбегая, Не будут с жадностью лобзаний их ловить. Как часто их серпы златую ниву жали И плуг их побеждал упорные поля! Как часто их секир дубравы трепетали И потом их лица кропилася земля! Пускай рабы сует их жребий унижают, Смеяся в слепоте полезным их трудам, Пускай с холодностью презрения внимают Таящимся во тьме убогого делам; На всех ярится смерть — царя, любимца славы, Всех ищет грозная… и некогда найдет; Всемощныя судьбы незыблемы уставы: И путь величия ко гробу нас ведет. А вы, наперсники фортуны ослепленны, Напрасно спящих здесь спешите презирать За то, что гробы их непышны и забвенны, Что лесть им алтарей не мыслит воздвигать. Вотще над мертвыми, истлевшими костями Трофеи зиждутся, надгробия блестят, Вотще глас почестей гремит перед гробами — Угасший пепел наш они не воспалят. Ужель смягчится смерть сплетаемой хвалою И невозвратную добычу возвратит? Не слаще мертвых сон под мраморной доскою; Надменный мавзолей лишь персть их бременит. Ах! может быть, под сей могилою таится Прах сердца нежного, умевшего любить, И гробожитель-червь в сухой главе гнездится, Рожденной быть в венце иль мыслями парить! Но просвещенья храм, воздвигнутый веками, Угрюмою судьбой для них был затворен, Их рок обременил убожества цепями, Их гений строгою нуждою умерщвлен. Как часто редкий перл, волнами сокровенный, В бездонной пропасти сияет красотой; Как часто лилия цветет уединенно, В пустынном воздухе теряя запах свой. Быть может, пылью сей покрыт Гампден надменный, Защитник сограждан, тиранства смелый враг; Иль кровию граждан Кромвель необагренный, Или Мильтон немой, без славы скрытый в прах. Отечество хранить державною рукою, Сражаться с бурей бед, фортуну презирать, Дары обилия на смертных лить рекою, В слезах признательных дела свои читать — Того им не дал рок; но вместе преступленьям Он с доблестями их круг тесный положил; Бежать стезей убийств ко славе, наслажденьям И быть жестокими к страдальцам запретил; Таить в душе своей глас совести и чести, Румянец робкия стыдливости терять И, раболепствуя, на жертвенниках лести Дары небесных муз гордыне посвящать. Скрываясь от мирских погибельных смятений, Без страха и надежд, в долине жизни сей, Не зная горести, не зная наслаждений, Они беспечно шли тропинкою своей. И здесь спокойно спят под сенью гробовою — И скромный памятник, в приюте сосн густых, С непышной надписью и резьбою простою, Прохожего зовет вздохнуть над прахом их. Любовь на камне сем их память сохранила, Их лета, имена потщившись начертать; Окрест библейскую мораль изобразила, По коей мы должны учиться умирать. И кто с сей жизнию без горя расставался? Кто прах свой по себе забвенью предавал? Кто в час последний свой сим миром не пленялся И взора томного назад не обращал? Ах! нежная душа, природу покидая, Надеется друзьям оставить пламень свой; И взоры тусклые, навеки угасая, Еще стремятся к ним с последнею слезой; Их сердце милый глас в могиле нашей слышит; Наш камень гробовой для них одушевлен; Для них наш мертвый прах в холодной урне дышит, Еще огнем любви для них воспламенен. А ты, почивших друг, певец уединенный, И твой ударит час, последний, роковой; И к гробу твоему, мечтой сопровожденный, Чувствительный придет услышать жребий твой. Быть может, селянин с почтенной сединою Так будет о тебе пришельцу говорить: «Он часто по утрам встречался здесь со мною, Когда спешил на холм зарю предупредить. Там в полдень он сидел под дремлющею ивой, Поднявшей из земли косматый корень свой; Там часто, в горести беспечной, молчаливой, Лежал, задумавшись, над светлою рекой; Нередко ввечеру, скитаясь меж кустами,— Когда мы с поля шли и в роще соловей Свистал вечерню песнь,— он томными очами Уныло следовал за тихою зарей. Прискорбный, сумрачный, с главою наклоненной, Он часто уходил в дубраву слезы лить, Как странник, родины, друзей, всего лишенный, Которому ничем души не усладить. Взошла заря — но он с зарею не являлся, Ни к иве, ни на холм, ни в лес не приходил; Опять заря взошла — нигде он не встречался; Мой взор его искал — искал — не находил. Наутро пение мы слышим гробовое… Несчастного несут в могилу положить. Приблизься, прочитай надгробие простое, Что память доброго слезой благословить». Здесь пепел юноши безвременно сокрыли, Что слава, счастие, не знал он в мире сем. Но музы от него лица не отвратили, И меланхолии печать была на нем. Он кроток сердцем был, чувствителен душою — Чувствительным творец награду положил. Дарил несчастных он — чем только мог — слезою; В награду от творца он друга получил. Прохожий, помолись над этою могилой; Он в ней нашел приют от всех земных тревог; Здесь все оставил он, что в нем греховно было, С надеждою, что жив его Спаситель-Бог. 1802
Людмила
«Где ты, милый? Что с тобою? С чужеземною красою, Знать, в далекой стороне Изменил, неверный, мне, Иль безвременно могила Светлый взор твой угасила». Так Людмила, приуныв, К персям очи приклонив, На распутии вздыхала. «Возвратится ль он,— мечтала,— Из далеких, чуждых стран С грозной ратию славян?» Пыль туманит отдаленье; Светит ратных ополченье; Топот, ржание коней; Трубный треск и стук мечей; Прахом панцыри покрыты; Шлемы лаврами обвиты; Близко, близко ратных строй; Мчатся шумною толпой Жены, чада, обрученны… «Возвратились незабвенны!..» А Людмила?.. Ждет-пождет… «Там дружину он ведет; Сладкий час — соединенье!..» Вот проходит ополченье; Миновался ратных строй… Где ж, Людмила, твой герой? Где твоя, Людмила, радость? Ах! прости, надежда-сладость! Всё погибло: друга нет. Тихо в терем свой идет, Томну голову склонила: «Расступись, моя могила; Гроб, откройся; полно жить; Дважды сердцу не любить». «Что с тобой, моя Людмила?— Мать со страхом возопила.— О, спокой тебя творец!» — «Милый друг, всему конец; Что прошло — невозвратимо; Небо к нам неумолимо; Царь небесный нас забыл… Мне ль он счастья не сулил? Где ж обетов исполненье? Где святое провиденье? Нет, немилостив творец; Всё прости, всему конец». «О Людмила, грех роптанье; Скорбь — создателя посланье; Зла создатель не творит; Мертвых стон не воскресит».— «Ах! родная, миновалось! Сердце верить отказалось! Я ль, с надеждой и мольбой, Пред иконою святой Не точила слез ручьями? Нет, бесплодными мольбами Не призвать минувших дней; Не цвести душе моей. Рано жизнью насладилась, Рано жизнь моя затмилась, Рано прежних лет краса. Что взирать на небеса? Что молить неумолимых? Возвращу ль невозвратимых?»— «Царь небес, то скорби глас! Дочь, воспомни смертный час; Кратко жизни сей страданье; Рай — смиренным воздаянье, Ад — бунтующим сердцам; Будь послушна небесам». «Что, родная, муки ада? Что небесная награда? С милым вместе — всюду рай; С милым розно — райский край Безотрадная обитель. Нет, забыл меня спаситель!» Так Людмила жизнь кляла, Так творца на суд звала… Вот уж солнце за горами; Вот усыпала звездами Ночь спокойный свод небес; Мрачен дол, и мрачен лес. Вот и месяц величавой Встал над тихою дубравой; То из облака блеснет, То за облако зайдет; С гор простерты длинны тени; И лесов дремучих сени, И зерцало зыбких вод, И небес далекий свод В светлый сумрак облеченны… Спят пригорки отдаленны, Бор заснул, долина спит… Чу!.. полночный час звучит. Потряслись дубов вершины; Вот повеял от долины Перелетный ветерок… Скачет по полю ездок, Борзый конь и ржет и пышет. Вдруг… идут… (Людмила слышит) На чугунное крыльцо… Тихо брякнуло кольцо… Тихим шепотом сказали… (Все в ней жилки задрожали) То знакомый голос был, То ей милый говорил: «Спит иль нет моя Людмила? Помнит друга иль забыла? Весела иль слезы льет? Встань, жених тебя зовет».— «Ты ль? Откуда в час полночи? Ах! едва прискорбны очи Не потухнули от слез. Знать, тронулся царь небес Бедной девицы тоскою. Точно ль милый предо мною? Где же был? Какой судьбой Ты опять в стране родной?» «Близ Наревы дом мой тесный. Только месяц поднебесный Над долиною взойдет, Лишь полночный час пробьет — Мы коней своих седлаем, Темны кельи покидаем. Поздно я пустился в путь. Ты моя; моею будь… Чу! совы пустынной крики. Слышишь? Пенье, брачны лики. Слышишь? Борзый конь заржал. Едем, едем, час настал». «Переждем хоть время ночи; Ветер встал от полуночи; Хладно в поле, бор шумит; Месяц тучами закрыт».— «Ветер буйный перестанет; Стихнет бор, луна проглянет; Едем, нам сто верст езды. Слышишь? Конь грызет бразды, Бьет копытом с нетерпенья. Миг нам страшен замедленья; Краткий, краткий дан мне срок; Едем, едем, путь далек». «Ночь давно ли наступила? Полночь только что пробила. Слышишь? Колокол гудит».— «Ветер стихнул; бор молчит; Месяц в водный ток глядится; Мигом борзый конь домчится».— «Где ж, скажи, твой тесный дом?» — «Там, в Литве, краю чужом: Хладен, тих, уединенный, Свежим дерном покровенный; Саван, крест и шесть досток. Едем, едем, путь далек». Мчатся всадник и Людмила. Робко дева обхватила Друга нежною рукой, Прислонясь к нему главой. Скоком, лётом по долинам, По буграм и по равнинам; Пышет конь, земля дрожит; Брызжут искры от копыт; Пыль катится вслед клубами; Скачут мимо них рядами Рвы, поля, бугры, кусты; С громом зыблются мосты. «Светит месяц, дол сребрится; Мертвый с девицею мчится; Путь их к келье гробовой. Страшно ль, девица, со мной?»— «Что до мертвых? что до гроба? Мертвых дом — земли утроба».— «Чу! в лесу потрясся лист. Чу! в глуши раздался свист. Черный ворон встрепенулся; Вздрогнул конь и отшатнулся; Вспыхнул в поле огонек».— «Близко ль, милый?» — «Путь далек». Слышат шорох тихих теней: В час полуночных видений, В дыме облака, толпой, Прах оставя гробовой С поздним месяца восходом, Легким, светлым хороводом В цепь воздушную свились; Вот за ними понеслись; Вот поют воздушны лики: Будто в листьях повилики Вьется легкий ветерок; Будто плещет ручеек. «Светит месяц, дол сребрится; Мертвый с девицею мчится; Путь их к келье гробовой. Страшно ль, девица, со мной?»— «Что до мертвых? что до гроба? Мертвых дом — земли утроба».— «Конь, мой конь, бежит песок; Чую ранний ветерок; Конь, мой конь, быстрее мчися; Звезды утренни зажглися, Месяц в облаке потух. Конь, мой конь, кричит петух». «Близко ль, милый?»— «Вот примчались». Слышут: сосны зашатались; Слышут: спал с ворот запор; Борзый конь стрелой на двор. Что же, что в очах Людмилы? Камней ряд, кресты, могилы, И среди них божий храм. Конь несется по гробам; Стены звонкий вторят топот; И в траве чуть слышный шепот, Как усопших тихий глас… Вот денница занялась. Что же чудится Людмиле? К свежей конь примчась могиле, Бух в нее и с седоком. Вдруг — глухой подземный гром; Страшно доски затрещали; Кости в кости застучали; Пыль взвилася; обруч хлоп; Тихо, тихо вскрылся гроб… Что же, что в очах Людмилы?.. Ах, невеста, где твой милый? Где венчальный твой венец? Дом твой — гроб; жених — мертвец. Видит труп оцепенелый: Прям, недвижим, посинелый, Длинным саваном обвит. Страшен милый прежде вид; Впалы мертвые ланиты; Мутен взор полуоткрытый; Руки сложены крестом. Вдруг привстал… манит перстом. «Кончен путь: ко мне, Людмила; Нам постель — темна могила; Завес — саван гробовой; Сладко спать в земле сырой». Что ж Людмила?.. Каменеет, Меркнут очи, кровь хладеет, Пала мертвая на прах. Стон и вопли в облаках; Визг и скрежет под землею; Вдруг усопшие толпою Потянулись из могил; Тихий, страшный хор завыл: «Смертных ропот безрассуден; Царь всевышний правосуден; Твой услышал стон творец; Час твой бил, настал конец». 14 апреля 1808
Светлана
Раз в крещенский вечерок Девушки гадали:
За ворота башмачок,Сняв с ноги, бросали;
Снег пололи; под окномСлушали; кормили
Счетным курицу зерном;Ярый воск топили;
В чашу с чистою водойКлали перстень золотой, Серьги изумрудны;
Расстилали белый платИ над чашей пели в лад Песенки подблюдны.
Тускло светится луна В сумраке тумана —
Молчалива и грустнаМилая Светлана.
«Что, подруженька, с тобой?Вымолви словечко;
Слушай песни круговой;Вынь себе колечко.
Пой, красавица: „Кузнец,Скуй мне злат и нов венец, Скуй кольцо златое;
Мне венчаться тем венцом,Обручаться тем кольцом При святом налое“».
«Как могу, подружки, петь? Милый друг далёко;
Мне судьбина умеретьВ грусти одинокой.
Год промчался — вести нет;Он ко мне не пишет;
Ах! а им лишь красен свет,Им лишь сердце дышит…
Иль не вспомнишь обо мне?Где, в какой ты стороне? Где твоя обитель?
Я молюсь и слезы лью!Утоли печаль мою, Ангел-утешитель».
Вот в светлице стол накрыт Белой пеленою;
И на том столе стоитЗеркало с свечою;
Два прибора на столе.«Загадай, Светлана;
В чистом зеркала стеклеВ полночь, без обмана
Ты узнаешь жребий свой:Стукнет в двери милый твой Легкою рукою;
Упадет с дверей запор;Сядет он за свой прибор Ужинать с тобою».
Вот красавица одна; К зеркалу садится;
С тайной робостью онаВ зеркало глядится;
Темно в зеркале; кругомМертвое молчанье;
Свечка трепетным огнемЧуть лиет сиянье…
Робость в ней волнует грудь,Страшно ей назад взглянуть, Страх туманит очи…
С треском пыхнул огонек,Крикнул жалобно сверчок, Вестник полуночи.
Подпершися локотком, Чуть Светлана дышит…
Вот… легохонько замкомКто-то стукнул, слышит;
Робко в зеркало глядит:За ее плечами
Кто-то, чудилось, блеститЯркими глазами…
Занялся от страха дух…Вдруг в ее влетает слух Тихий, легкий шепот:
«Я с тобой, моя краса;Укротились небеса; Твой услышан ропот!»
Оглянулась… милый к ней Простирает руки.
«Радость, свет моих очей,Нет для нас разлуки.
Едем! Поп уж в церкви ждетС дьяконом, дьячками;
Хор венчальну песнь поет;Храм блестит свечами».
Был в ответ умильный взор;Идут на широкий двор, В ворота тесовы;
У ворот их санки ждут;С нетерпенья кони рвут Повода шелковы.
Сели… кони с места враз; Пышут дым ноздрями;
От копыт их подняласьВьюга над санями.
Скачут… пусто все вокруг;Степь в очах Светланы;
На луне туманный круг;Чуть блестят поляны.
Сердце вещее дрожит;Робко дева говорит: «Что ты смолкнул, милый?»
Ни полслова ей в ответ:Он глядит на лунный свет, Бледен и унылый.
Кони мчатся по буграм; Топчут снег глубокий…
Вот в сторонке божий храмВиден одинокий;
Двери вихорь отворил;Тьма людей во храме;
Яркий свет паникадилТускнет в фимиаме;
На средине черный гроб;И гласит протяжно поп: «Буди взят могилой!»
Пуще девица дрожит;Кони мимо; друг молчит, Бледен и унылой.
Вдруг метелица кругом; Снег валит клоками;
Черный вран, свистя крылом,Вьется над санями;
Ворон каркает: печаль!Кони торопливы
Чутко смотрят в темну даль,Подымая гривы;
Брезжит в поле огонек;Виден мирный уголок, Хижинка под снегом.
Кони борзые быстрей,Снег взрывая, прямо к ней Мчатся дружным бегом.
Вот примчалися… и вмиг Из очей пропали:
Кони, сани и женихБудто не бывали.
Одинокая, впотьмах,Брошена от друга,
В страшных девица местах;Вкруг метель и вьюга.
Возвратиться — следу нет…Виден ей в избушке свет: Вот перекрестилась;
В дверь с молитвою стучит…Дверь шатнулася… скрыпит… Тихо растворилась.
Что ж?.. В избушке гроб; накрыт Белою запоной;
Спасов лик в ногах стоит;Свечка пред иконой…
Ах! Светлана, что с тобой?В чью зашла обитель?
Страшен хижины пустойБезответный житель.
Входит с трепетом, в слезах;Пред иконой пала в прах, Спасу помолилась;
И, с крестом своим в руке,Под святыми в уголке Робко притаилась.
Все утихло… вьюги нет… Слабо свечка тлится,
То прольет дрожащий свет,То опять затмится…
Все в глубоком, мертвом сне,Страшное молчанье…
Чу, Светлана!.. в тишинеЛегкое журчанье…
Вот глядит: к ней в уголокБелоснежный голубок С светлыми глазами,
Тихо вея, прилетел,К ней на перси тихо сел, Обнял их крылами.
Смолкло все опять кругом… Вот Светлане мнится,
Что под белым полотномМертвый шевелится…
Сорвался покров; мертвец(Лик мрачнее ночи)
Виден весь — на лбу венец,Затворены очи.
Вдруг… в устах сомкнутых стон;Силится раздвинуть он Руки охладелы…
Что же девица?.. Дрожит…Гибель близко… но не спит Голубочек белый.
Встрепенулся, развернул Легкие он крилы;
К мертвецу на грудь вспорхнул…Всей лишенный силы,
Простонав, заскрежеталСтрашно он зубами
И на деву засверкалГрозными очами…
Снова бледность на устах;В закатившихся глазах Смерть изобразилась…
Глядь, Светлана… о творец!Милый друг ее — мертвец! Ах!.. и пробудилась.
Где ж?.. У зеркала, одна Посреди светлицы;
В тонкий занавес окнаСветит луч денницы;
Шумным бьет крылом петух,День встречая пеньем;
Все блестит… Светланин духСмутен сновиденьем.
«Ах! ужасный, грозный сон!Не добро вещает он — Горькую судьбину;
Тайный мрак грядущих дней,Что сулишь душе моей, Радость иль кручину?»
Села (тяжко ноет грудь) Под окном Светлана;
Из окна широкий путьВиден сквозь тумана;
Снег на солнышке блестит,Пар алеет тонкий…
Чу!.. в дали пустой гремитКолокольчик звонкий;
На дороге снежный прах;Мчат, как будто на крылах, Санки, кони рьяны;
Ближе; вот уж у ворот;Статный гость к крыльцу вдет. Кто?.. Жених Светланы.
Что же твой, Светлана, сон, Прорицатель муки?
Друг с тобой; все тот же онВ опыте разлуки;
Та ж любовь в его очах,Те ж приятны взоры;
Те ж на сладостных устахМилы разговоры.
Отворяйся ж, божий храм;Вы летите к небесам, Верные обеты;
Соберитесь, стар и млад;Сдвинув звонки чаши, в лад Пойте: многи леты!
______
Улыбнись, моя краса, На мою балладу;
В ней большие чудеса,Очень мало складу.
Взором счастливый твоим,Не хочу и славы;
Слава — нас учили — дым;Свет — судья лукавый.
Вот баллады толк моей:«Лучшей друг нам в жизни сей Вера в провиденье.
Благ зиждителя закон:Здесь несчастье — лживый сон; Счастье — пробужденье».
О! не знай сих страшных снов Ты, моя Светлана…
Будь, создатель, ей покров!Ни печали рана,
Ни минутной грусти теньК ней да не коснется;
В ней душа — как ясный день;Ах! да пронесется
Мимо — Бедствия рука;Как приятный ручейка Блеск на лоне луга,
Будь вся жизнь ее светла,Будь веселость, как была, Дней ее подруга.
1808—1812
Певец по во стане русских воинов
П е в е ц На поле бранном тишина; Огни между шатрами;
Друзья, здесь светит нам луна,Здесь кров небес над нами.
Наполним кубок круговой!Дружнее! руку в руку!
Запьем вином кровавый бойИ с падшими разлуку.
Кто любит видеть в чашах дно,Тот бодро ищет боя…
О, всемогущее вино,Веселие героя!
В о и н ы Кто любит видеть в чашах дно, Тот бодро ищет боя…
О, всемогущее вино,Веселие героя!
П е в е ц Сей кубок чадам древних лет! Вам слава, наши деды!
Друзья, уже могущих нет;Уж нет вождей победы;
Их домы вихорь разметал;Их гробы срыли плуги;
И пламень ржавчины сожралИх шлемы и кольчуги;
Но дух отцов воскрес в сынах;Их поприще пред нами…
Мы там найдем их славный прахС их славными делами.
Смотрите, в грозной красоте, Воздушными полками,
Их тени мчатся в высотеНад нашими шатрами…
О Святослав, бич древних лет,Се твой полет орлиной.
«Погибнем! мертвым срама нет!»—Гремит перед дружиной.
И ты, неверных страх. Донской,С четой двух соименных,
Летишь погибельной грозойНа рать иноплеменных.
И ты, наш Петр, в толпе вождей. Внимайте клич: Полтава!
Орды пришельца снедь мечей,И мир взывает: слава!
Давно ль, о хищник, пожиралТы взором наши грады?
Беги! твой кань и всадник пал!Твой след — костей громады;
Беги! и стыд и страх сокройВ лесу с твоим сарматом;
Отчизны враг сопутник твой:Злодей владыке братом.
Но кто сей рьяный великан, Сей витязь полуночи?
Друзья, на спящий вражий станВперил он страшны очи;
Его завидя в облаках,Шумящим, смутным роем
На снежных Альпов высотахВзлетели тени с воем;
Бледнеет галл, дрожит сарматВ шатрах от гневных взоров…
О горе! горе, супостат!То грозный наш Суворов.
Хвала вам, чада прежних лет, Хвала вам, чада славы!
Дружиной смелой вам воследБежим на пир кровавый;
Да мчится ваш победный стройПред нашими орлами;
Да сеет, нам предтеча в бой,Погибель над врагами;
Наполним кубок! меч во длань!Внимай нам, вечный мститель!
За гибель— гибель, брань — за брань,И казнь тебе, губитель!
В о и н ы Наполним кубок! меч во длань! Внимай нам, вечный мститель!
За гибель — гибель, брань — за брань,И казнь тебе, губитель!
П е в е ц Отчизне кубок сей, друзья! Страна, где мы впервые
Вкусили сладость бытия,Поля, холмы родные,
Родного неба милый свет,Знакомые потоки,
Златые игры первых летИ первых лет уроки,
Что вашу прелесть заменит?О родина святая,
Какое сердце не дрожит,Тебя благословляя?
Там все — там родших милый дом; Там наши жены, чада;
О нас их слезы пред творцом;Мы жизни их ограда;
Там девы — прелесть наших дней,И сонм друзей бесценный,
И царский трон, и прах царей,И предков прах священный.
За них, друзья, всю нашу кровь!На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовьЗажгут отцов могилы.
В о и н ы За них, за них всю нашу кровь! На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовьЗажгут отцов могилы.
П е в е ц Тебе сей кубок, русский царь! Цвети твоя держава;
Священный трон твой нам алтарь;Пред ним обет наш: слава.
Не изменим; мы от отцовПрияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих сынов,К тебе горим любовью;
Наш каждый ратник славянин;Все долгу здесь послушны;
Бежит предатель сих дружин,И чужд им малодушный.
В о и н ы Не изменим; мы от отцов Прияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих сынов,К тебе горим любовью.
П е в е ц Сей кубок ратным и вождям! В шатрах, на поле чести,
И жизнь и смерть — все пополам;Там дружество без лести,
Решимость, правда, простота,И нравов непритворство,
И смелость — бранных красота,И твердость, и покорство.
Друзья, мы чужды низких уз;К венцам стезею правой!
Опасность — твердый наш союз;Одной пылаем славой.
Тот наш, кто первый в бой летит На гибель супостата,
Кто слабость падшего щадитИ грозно мстит за брата;
Он взором жизнь дает полкам;Он махом мощной длани
Их мчит во сретенье врагам,В средину шумной брани;
Ему веселье битвы глас,Спокоен под громами:
Он свой последний видит часБесстрашными очами.
Хвала тебе, наш бодрый вождь, Герой под сединами!
Как юный ратник, вихрь, и дождь,И труд он делит с нами.
О, сколь с израненным челомПред строем он прекрасен!
И сколь он хладен пред врагомИ сколь врагу ужасен!
О, диво! се орел пронзилНад ним небес равнины…
Могущий вождь главу склонил;Ура! кричат дружины.
Лети ко прадедам, орел, Пророком славной мести!
Мы тверды: вождь наш перешелПуть гибели и чести;
С ним опыт, сын труда и лет;Он бодр и с сединою;
Ему знаком победы след…Доверенность к герою!
Нет, други, нет! не преданаМосква на расхищенье;
Там стены!.. в россах вся она;Мы здесь — и бог наш мщенье.
Хвала сподвижникам-вождям! Ермолов, витязь юный,
Ты ратным брат, ты жизнь полкам,И страх твои перуны.
Раевский, слава наших дней,Хвала! перед рядами
Он первый грудь против мечейС отважными сынами.
Наш Милорадович, хвала!Где он промчался с бранью,
Там, мнится, смерть сама прошлаС губительною дланью.
Наш Витгенштеин, вождь-герой, Петрополя спаситель,
Хвала!.. Он щит стране родной,Он хищных истребитель.
О, сколь величественный вид,Когда перед рядами,
Один, склонясь на твердый щит,Он грозными очами
Блюдет противников полки,Им гибель устрояет
И вдруг… движением рукиИх сонмы рассыпает.
Хвала тебе, славян любовь, Наш Коновницын смелый!..
Ничто ему толпы врагов,Ничто мечи и стрелы;
Пред ним, за ним перун гремит,И пышет пламень боя…
Он весел, он на гибель зритС спокойствием героя;
Себя забыл… одним врагамГотовит истребленье;
Пример и ратным и вождямИ смелым удивленье.
Хвала, наш Вихорь-атаман, Вождь невредимых, Платов!
Твой очарованный арканГроза для супостатов.
Орлом шумишь по облакам,По полю волком рыщешь,
Летаешь страхом в тыл врагам,Бедой им в уши свищешь;
Они лишь к лесу — ожил лес,Деревья сыплют стрелы;
Они лишь к мосту — мост исчез;Лишь к селам — пышут селы.
Хвала, наш Нестор-Бенигсон! И вождь и муж совета,
Блюдет врагов не дремля он,Как змей орел с полета.
Хвала, наш Остерман-герой,В час битвы ратник смелый!
И Тормасов, летящий в бой,Как юноша веселый!
И Багговут, среди громов,Средь копий безмятежный!
И Дохтуров, гроза врагов,К победе вождь надежный!
Наш твердый Воронцов, хвала! О други, сколь смутилась
Вся рать славян, когда стрелаВ бесстрашного вонзилась,
Когда полмертв, окровавлен,С потухшими очами,
Он на щите был изнесенЗа ратный строй друзьями.
Смотрите… язвой роковойК постеле пригвожденный,
Он страждет, братскою толпойУвечных окруженный.
Ему возглавье бранный щит; Незыблемый в мученье,
Он с ясным взором говорит:«Друзья, бедам презренье!»—
И в их сердцах героя речьВеселье пробуждает,
И, оживясь, до полы мечРука их обнажает.
Спеши ж, о витязь наш! воспрянь;Уж ангел истребленья
Горе подъял ужасну длань,И близок час отмщенья.
Хвала, Щербатов, вождь младой! Среди грозы военной,
Друзья, он сетует душойО трате незабвенной.
О витязь, ободрись… онаТвой спутник невидимый,
И ею свыше знаменаДружин твоих хранимы.
Любви и скорби оживитьТвои для мщенья силы:
Рази дерзнувших возмутитьПокой ее могилы.
Хвала, наш Пален, чести сын! Как бурею носимый,
Везде впреди своих дружинРазит, неотразимый.
Наш смелый Строгонов, хвала!Он жаждет чистой славы;
Она из мира увлеклаЕго на путь кровавый…
О храбрых сонм, хвала и честь!Свершайте истребленье,
Отчизна к вам взывает: месть!Вселенная: спасенье!
Хвала бестрепетным вождям! На конях окрыленных
По долам скажут, по горамВослед врагов смятенных;
Днем мчатся строй на строй; в ночиСтрашат, как привиденья;
Блистают смертью их мечи;От стрел их нет спасенья;
По всем рассыпаны путям,Невидимы и зримы;
Сломили здесь, сражают тамИ всюду невредимы.
Наш Фигнер старцем в стан врагов Идет во мраке ночи;
Как тень прокрался вкруг шатров,Всё зрели быстры очи…
И стан еще в глубоком сне,День светлый не проглянул —
А он уж, витязь, на коне,Уже с дружиной грянул.
Сеславин — где ни пролетитС крылатыми полками,
Там брошен в прах и меч и щит,И устлан путь врагами.
Давыдов, пламенный боец, Он вихрем в бой кровавый;
Он в мире счастливый певецВина, любви и славы.
Кудашев скоком через ровИ лётом на стремнину;
Бросает взглядом ЧернышевНа меч и гром дружину,
Орлов отважностью орел;И мчит грозу ударов
Сквозь дым и огнь, по грудам тел,В среду врагов Кайсаров.
В о и н ы Вожди славян, хвала и честь! Свершайте истребленье,
Отчизна к вам взывает: месть!Вселенная: спасенье!
П е в е ц Друзья, кипящий кубок сей Вождям, сраженным в бое.
Уже не придут в сонм друзей,Не станут в ратном строе,
Уж для врага их грозный ликНе будет вестник мщенья,
И не помчит их мощный кликДружину в пыл сраженья;
Их празден меч, безмолвен щит,Их ратники унылы;
И сир могучих конь стоитБлиз тихой их могилы.
Где Кульнев наш, рушитель сил, Свирепый пламень брани?
Он пал — главу на щит склонилИ стиснул меч во длани.
Где жизнь судьба ему дала,Там брань его сразила;
Где колыбель его была,Там днесь его могила.
И тих его последний час:С молитвою священной
О милой матери угасГерой наш незабвенной.
А ты, Кутайсов, вождь младой… Где прелести? где младость?
Увы! он видом и душойПрекрасен был, как радость;
В броне ли, грозный, выступал —Бросали смерть перуны;
Во струны ль арфы ударял —Одушевлялись струны…
О горе! верный конь бежитОкровавлен из боя;
На нем его разбитый щит…И нет на нем героя.
И где же твой, о витязь, прах? Какою взят могилой?..
Пойдет прекрасная в слезахИскать, где пепел милой…
Там чище ранняя роса,Там зелень ароматней,
И сладостней цветов краса,И светлый день приятней,
И тихий дух твой прилетитИз таинственной сени;
И трепет сердца возвеститЕй близость дружней тени.
И ты… и ты, Багратион? Вотще друзей молитвы,
Вотще их плач… во гробе он,Добыча лютой битвы.
Еще дружин надежда в нем;Всё мнит: с одра восстанет;
И робко шепчет враг с врагом:«Увы нам! скоро грянет».
А он… навеки взор смежил,Решитель бранных споров,
Он в область храбрых воспарил,К тебе, Отец-Суворов.
И честь вам, падшие друзья! Ликуйте в горней сени;
Там ваша верная семья —Вождей минувших тени.
Хвала вам будет оживлятьИ поздних лет беседы.
«От них учитесь умирать!» —Так скажут внукам деды;
При вашем имени вскипитВ вожде ретивом пламя;
Он на твердыню с ним взлетитИ водрузит там знамя.
В о и н ы При вашем имени вскипит В вожде ретивом пламя;
Он на твердыню с ним взлетитИ водрузит там знамя.
П е в е ц Сей кубок мщенью! други, в строй! И к небу грозны длани!
Сразить иль пасть! наш роковойОбет пред богом брани.
Вотще, о враг, из тьмы племенТы зиждешь ополченья:
Они бегут твоих знаменИ жаждут низложенья.
Сокровищ нет у нас в домах;Там стрелы и кольчуги;
Мы села — в пепел; грады — в прах;В мечи — серпы и плуги.
Злодей! он лестью приманил К Москве свои дружины;
Он низким миром нам грозилС Кремлевския вершины.
«Пойду по стогнам с торжеством!Пойду… и всё восплещет!
И в прах падут с своим царем!..»Пришел… и сам трепещет;
Подвигло мщение Москву:Вспылала пред врагами
И грянулась на их главуГубящими стенами.
Веди ж своих царей-рабов С их стаей в область хлада;
Пробей тропу среди снеговВо сретение глада…
Зима, союзник наш, гряди!Им заперт путь возвратный;
Пустыни в пепле позади;Пред ними сонмы ратны.
Отведай, хищник, что сильней:Дух алчности иль мщенье?
Пришлец, мы в родине своей;За правых провиденье!
В о и н ы Отведай, хищник, что сильней: Дух алчности иль мщенье?
Пришлец, мы в родине своей;За правых провиденье!
П е в е ц Святому братству сей фиал От верных братий круга!
Блажен, кому создатель далУсладу жизни, друга;
С ним счастье вдвое; в скорбный часОн сердцу утешенье;
Он наша совесть; он для насВторое провиденье.
О! будь же, други, святость узЗакон наш под шатрами;
Написан кровью наш союз:И жить и пасть друзьями.
В о и н ы О! будь же, други, святость уз Закон наш под шатрами;
Написан кровью наш союз:И жить и пасть друзьями.
П е в е ц Любви сей полный кубок в дар! Среди борьбы кровавой,
Друзья, святой питайте жар:Любовь — одно со славой.
Кому здесь жребий уделенЗнать тайну страсти милой,
Кто сердцем сердцу обручен,Тот смело, с бодрой силой
На всё великое летит;Нет страха; нет преграды;
Чего-чего не совершитДля сладостной награды?
Ах! мысль о той, кто всё для нас, Нам спутник неизменный;
Везде знакомый слышим глас,Зрим образ незабвенный;
Она на бранных знаменах,Она в пылу сраженья;
И в шуме стана и в мечтахВеселых сновиденья.
Отведай, враг, исторгнуть щит,Рукою данный милой;
Святой обет на нем горит:Твоя и за могилой!
О сладость тайныя мечты! Там, там за синей далью
Твой ангел, дева красоты,Одна с своей печалью,
Грустит, о друге слезы льет;Душа ее в молитве,
Боится вести, вести ждет:«Увы! не пал ли в битве?»
И мыслит: «Скоро ль, дружний глас,Твои мне слышать звуки?
Лети, лети, свиданья час,Сменить тоску разлуки».
Друзья! блаженнейшая часть Любезных быть спасеньем.
Когда ж предел наш в битве пасть —Погибнем с наслажденьем;
Святое имя призовемВ минуту смертной муки;
Кем мы дышали в мире сем,С той нет и там разлуки:
Туда душа перенесетЛюбовь и образ милой…
О други, смерть не всё возьмет;Есть жизнь и за могилой.
В о и н ы В тот мир душа перенесет Любовь и образ милой…
О други, смерть не всё возьмет;Есть жизнь и за могилой.
П е в е ц Сей кубок чистым музам в дар! Друзья, они в героя
Вливают бодрость, славы жар,И месть, и жажду боя.
Гремят их лиры — стар и младОделись в бранны латы:
Ничто им стрел свистящих град,Ничто твердынь раскаты.
Певцы — сотрудники вождям;Их песни — жизнь победам,
И внуки, внемля их струнам,В слезах дивятся дедам.
О радость древних лет, Боян! Ты, арфой ополченный,
Летал пред строями славян,И гимн гремел священный.
Петру возник среди снеговПевец — податель славы;
Честь Задунайскому Петров;О камские дубравы,
Гордитесь, ваш Державин сын!Готовь свои перуны,
Суворов, чудо-исполин, —Державин грянет в струны.
О старец! да услышим твой Днесь голос лебединый;
Не тщетной славы пред тобой,Но мщения дружины;
Простерли не к добычам длань,Бегут не за венками —
Их подвиг свят: то правых браньС злодейскими ордами.
Пришло разрушить их мечамПлемен порабощенье;
Самим губителя рабамПобеды их спасенье.
Так, братья, чадам муз хвала!.. Но я, певец ваш юный…
Увы! почто судьба далаНезвучные мне струны?
Доселе тихим лишь полямМоя играла лира…
Вдруг жребий выпал: к знаменам!Прости, и сладость мира,
И отчий край, и круг друзей,И труд уединенный,
И всё… я там, где стук мечей,Где ужасы военны.
Но буду ль ваши петь дела И хищных истребленье?
Быть может, ждет меня стрелаИ мне удел — паденье.
Но что ж… навеки ль смертный часМой след изгладит в мире?
Останется привычный гласВ осиротевшей лире.
Пускай губителя во прахНизринет месть кровава —
Родится жизнь в ее струнах,И звучно грянут: слава!
В о и н ы Хвала возвышенным певцам! Их песни — жизнь победам,
И внуки, внемля их струнам,В слезах дивятся дедам.
П е в е ц Подымем чашу!.. Богу сил! О братья, на колена!
Он искони благословилСлавянские знамена.
Бессильным щит его законИ гибнущим спаситель;
Всегда союзник правых онИ гордых истребитель.
О братья, взоры к небесам!Там жизни сей награда!
Оттоль отец незримый намГласит: мужайтесь, чада!
Бессмертье, тихий, светлый брег; Наш путь — к нему стремленье.
Покойся, кто свой кончил бег!Вы, странники, терпенье!
Блажен, кого постигнул бой!Пусть долго, с жизнью хилой,
Старик трепещущей ногойВлачится над могилой;
Сын брани мигом ношу в прахС могучих плеч свергает
И, бодр, на молнийных крылахВ мир лучший улетает.
А мы?.. Доверенность к творцу! Что б ни было — незримой
Ведет нас к лучшему концуСтезей непостижимой.
Ему, друзья, отважно вслед!Прочь, низкое! прочь, злоба!
Дух бодрый на дороге бед,До самой двери гроба;
В высокой доле — простота;Нежадность — в наслажденье;
В союзе с ровным — правота;В могуществе — смиренье.
Обетам — вечность; чести — честь; Покорность — правой власти;
Для дружбы — всё, что в мире есть;Любви — весь пламень страсти;
Утеха — скорби; просьбе — дань,Погибели — спасенье;
Могущему пороку — брань;Бессильному — презренье;
Неправде — грозный правды глас;Заслуге — воздаянье;
Спокойствие — в последний час;При гробе — упованье.
О! будь же, русский бог, нам щит! Прострешь твою десницу — Коня и колесницу.
Как воск перед лицом огня,Растает враг пред нами…
О, страх карающего дня!Бродя окрест очами,
Речет пришлец: «Врагов я зрел;И мнил: земли им мало;
И взор их гибелью горел;Протек — врагов не стало!»
В о и н ы Речет пришлец: «Врагов я зрел; И мнил: земли им мало;
И взор их гибелью горел;Протек — врагов не стало!»
П е в е ц Но светлых облаков гряда Уж утро возвещает;
Уже восточная звездаНад холмами играет;
Редеет сумрак; сквозь туманПроглянули равнины,
И дальний лес, и тихий стан,И спящие дружины.
О други, скоро!.. день грядет…Недвижны рати бурны…
Но… Рок уж жребии беретИз таинственной урны.
О новый день, когда твой свет Исчезнет за холмами,
Сколь многих взор наш не найдетМеж нашими рядами!..
И он блеснул!.. Чу!.. вестовойПерун по холмам грянул;
Внимайте: в поле шум глухой!Смотрите: стан воспрянул!
И кони ржут, грызя бразды;И строй сомкнулся с строем;
И вождь летит перед ряды;И пышет ратник боем.
Друзья, прощанью кубок сей! И смело в бой кровавой
Под вихорь стрел, на ряд мечей,За смертью иль за славой…
О вы, которых и вдалиБоготворим сердцами,
Вам, вам все блага на земли!Щит промысла над вами!..
Всевышний царь, благослови!А вы, друзья, лобзанье
В завет: здесь верныя любви,Там сладкого свиданья!
В о и н ы Всевышний царь, благослови! А вы, друзья, лобзанье
В завет: здесь верныя любви,Там сладкого свиданья!
Сентябрь — начало октября 1812
Эолова арфа
Владыка Морвены,
Жил в дедовском замке могучий Ордал;Над озером стены
Зубчатые замок с холма возвышал;Прибрежны дубравы
Кустарник по злачным окрестным холмам.Склонялись к водам, И стлался кудрявый Спокойствие сеней
Дубравных там часто лай псов нарушал;Рогатых еленей,
И вепрей, и ланей могучий ОрдалС отважными псами
Шумя, отвечали зовущим рогам.Гонял по холмам; И долы с холмами, В жилище Ордала
Веселость из ближних и дальних краевГостей собирала;
И убраны были чертоги пировЕленей рогами;
Их шлемы, кольчуги, щиты по стенам.И в память отцам Висели рядами И в дружных беседах
Любил за бокалом рассказы ОрдалО древних победах
И взоры на брони отцов устремлял:Чеканны их латы
Щиты их и шлемы избиты в боях.В глубоких рубцах; Мечи их зубчаты; Младая Минвана
Красой озаряла родительский дом;Как зыби тумана,
Зарею златимы над свежим холмом,Так кудри густые
Вияся, бежали струей золотой.С главы молодой На перси младые, Приятней денницы
Задумчивый пламень во взорах сиял:Сквозь темны ресницы
Он сладкое в душу смятенье вливал;Потока журчанье —
Душа же прекрасней и прелестей в ней.Приятность речей; Как роза дыханье; Гремела красою
Минвана и в ближних и в дальних краях;В Морвену толпою
Стекалися витязи, славны в боях;И дщерью гордился
Душою с Минваной Арминий-певец.Пред ними отец… Но втайне делился Младой и прекрасный,
Как свежая роза — утеха долин,Певец сладкогласный…
Но родом не знатный, не княжеский сын;Минвана забыла
Невинная, сердце невинное в нем.—О сане своем И сердцем любила, На темные своды
Багряным щитом покатилась луна;И озера воды
Струистым сияньем покрыла она;От замка, от сеней
Легли великаны по гладким водам.Дубрав по брегам Огромные теней На холме, где чистым
Потоком источник бежал из кустов,Под дубом ветвистым —
Свидетелем тайных свиданья часов —Минвана младая
И в страхе таила дыханье она.Сидела одна, Певца ожидая, И с арфою стройной
Ко древу к Минване приходит певец.Всё было спокойно,
Как тихая радость их юных сердец:Прохлада и нега,
Дробимыя с легким плесканьем волны.Мерцанье луны, И ропот у брега И долго, безмолвны,
Певец и Минвана с унылой душойСмотрели на волны,
Златимые тихоблестящей луной.«Как быстрые воды
Веселье младое с любовью несут».—Поток свой лиют — Так быстрые годы «Что ж сердце уныло?
Пусть воды лиются, пусть годы бегут;О верный! о милой!
С любовию годы и жизнь унесут!»—«Минвана, Минвана,
И предками славен твой гордый отец».—Я бедный певец; Ты ж царского сана, «Что в славе и сане?
Любовь — мой высокий, мой царский венец.О милый, Минване
Всех витязей краше смиренный певец.Зачем же уныло
Оставим годам за годами лететь».—На радость глядеть? Всё близко, что мило; «Минутная сладость
Веселого вместе, помедли, постой;Кто скажет, что радость
Навек не умчится с грядущей зарей!Проглянет денница —
Опять я ничтожный и бедный певец».—Блаженству конец; Опять ты царица, «Пускай возвратится
Веселое утро, сияние дня;Зарей озарится
Тот свет, где мой милый живет для меня.Лишь царским убором
И сердцем, и жизнью, о милый, с тобой».Я буду с толпой; А мыслию, взором, «Прости, уж бледнеет
Рассветом далекий, Минвана, восток;Уж утренний веет
С вершины кудрявых холмов ветерок».—«О нет! то зарница
И тих ветерок на кудрявых холмах».—Блестит в облаках, Не скоро денница; «Уж в замке проснулись;
Мне слышался шорох и звук голосов».—«О нет! встрепенулись
Дремавшие пташки на ветвях кустов».—«Заря уж багряна».—
Почто ж замирает так сердце тоской?»«О милый, постой».— «Минвана, Минвана, И арфу унылой
Певец привязал под наклоном ветвей:«Будь, арфа, для милой
Залогом прекрасных минувшего дней;И сладкие звуки
И вестник души неизменныя будь.Любви не забудь; Услада разлуки Когда же мой юный,
Убитый печалию, цвет опадет,О верные струны,
В вас с прежней любовью душа перейдет.Как прежде, взыграет
Привычный, зовущий к свиданию глас.Веселие в вас, И друг мой узнает И думай, их пенью
Внимая вечерней, Минвана, порой,Что легкою тенью,
Всё верный, летает твой друг над тобой;Что прежние муки:
Всё с трепетной жизнью он бросил во прах.Превратности страх, Томленье разлуки — Что, жизнь переживши,
Любовь лишь одна не рассталась с душой;Что робко любивший
Без робости любит и более твой.А ты, дуб ветвистый,
На грудь молодую дышать прилетай».Ее осеняй; И, ветер душистый, Умолк — и с прелестной
Задумчивых долго очей не сводил…Как бы неизвестный
В нем голос: навеки прости! говорил.Горячей рукою
От ней удаляся, как призрак пропал…Ей руку пожал И, тихой стопою Луна воссияла…
Минвана у древа… но где же певец?Увы! предузнала
Душа, унывая, что счастью конец;Молва о свиданье
Ладья через море младого певца.Достигла отца… И мчит уж в изгнанье И поздно и рано
Под древом свиданья Минвана грустит.Уныло с Минваной
Один лишь нагорный поток говорит;Всё пусто; день ясный
Минваны под древом свиданья не ждет.Взойдет и зайдет — Певец сладкогласный Прохладою дышит
Там ветер вечерний, и в листьях шумит,И ветви колышет,
И арфу лобзает… но арфа молчит.Творения радость,
Красу и веселье земля убрана.Настала весна — И в свежую младость, И ярким сияньем
Холмы осыпал вечереющий день;На землю с молчаньем
Сходила ночная, росистая тень;Уж синие своды
И ветер улегся на спящих листах.Блистали в звездах; Сравнялися воды; Сидела уныло
Минвана у древа… душой вдалеке…И тихо всё было…
Вдруг… к пламенной что-то коснулось щеке;И что-то шатнуло
К струнам, невидимо слетев с высоты…Без ветра листы; И что-то прильнуло И вдруг… из молчанья
Поднялся протяжно задумчивый звон;И тише дыханья
Играющей в листьях прохлады был он.В ней сердце смутилось:
Земля опустела, и милого нет.То друга привет! Свершилось, свершилось!.. От тяжкия муки
Минвана упала без чувства на прах,И жалобней звуки
Над ней застенали в смятенных струнах.Когда ж возвратила
Заря, и над нею была тишина.Дыханье она, Уже восходила С тех пор, унывая,
Минвана, лишь вечер, ходила на холмИ, звукам внимая,
Мечтала о милом, о свете другом,Где жизнь без разлуки,
Как будто летящий от родины глас.Где всё не на час — И мнились ей звуки, «О милые струны,
Играйте, играйте… мой час недалек;Уж клонится юный
Главой недоцветшей ко праху цветок.И странник унылый
Цветок мой?.. и боле цветка не найдет».Заутра придет И спросит: где милый И нет уж Минваны…
Когда от потоков, холмов и полейВосходят туманы
И светит, как в дыме, луна без лучей —Две видятся тени:
И дуб шевелится, и струны звучат.Слиявшись, летят К знакомой им сени… Ноябрь 1814
Теон и Эсхин
Эсхин возвращался к пенатам своим, К брегам благовонным Алфея.
Он долго по свету за счастьем бродил —Но счастье, как тень, убегало.
И роскошь, и слава, и Вакх, и Эрот — Лишь сердце они изнурили;
Цвет жизни был сорван; увяла душа;В ней скука сменила надежду.
Уж взорам его тихоструйный Алфей В цветущих брегах открывался;
Пред ним оживились минувшие дни,Давно улетевшая младость…
Всё те ж берега, и поля, и холмы, И то же прекрасное небо;
Но где ж озарявшая некогда ихВолшебным сияньем Надежда?
Жилища Теонова ищет Эсхин. Теон, при домашних Пенатах,
В желаниях скромный, без пышных надежд,Остался на бреге Алфея.
Близ места, где в море втекает Алфей, Под сенью олив и платанов,
Смиренную хижину видит Эсхин —То было жилище Теона.
С безоблачных солнце сходило небес, И тихое море горело;
На хижину сыпался розовый блеск,И мирты окрестны алели.
Из белого мрамора гроб невдали, Обсаженный миртами, зрелся;
Душистые розы и гибкий ясминВетвями над ним соплетались.
На праге сидел в размышленье Теон, Смотря на багряное море,—
Вдруг видит Эсхина и вмиг узнаетСопутника юныя жизни.
«Да благостно взглянет хранитель Зевес На мирный возврат твой к Пенатам!»—
С блистающим радостью взором ТеонСказал, обнимая Эсхина.
И взгляд на него любопытный вперил — Лицо его скорбно и мрачно.
На друга внимательно смотрит Эсхин —Взор друга прискорбен, но ясен.
«Когда я с тобой разлучался, Теон, Надежда сулила мне счастье;
Но опыт иное мне в жизни явил:Надежда — лукавый предатель.
Скажи, о Теон, твой задумчивый взгляд Не ту же ль судьбу возвещает?
Ужель и тебя посетила печальПри мирных домашних Пенатах?»
Теон указал, воздыхая, на гроб… «Эсхин, вот безмолвный свидетель,
Что боги для счастья послали нам жизнь —Но с нею печаль неразлучна.
О нет, не ропщу на Зевесов закон: И жизнь и вселенна прекрасны.
Не в радостях быстрых, не в ложных мечтахЯ видел земное блаженство.
Что может разрушить в минуту судьба, Эсхин, то на свете не наше;
Но сердца нетленные блага: любовьИ сладость возвышенных мыслей —
Вот счастье; о друг мой, оно не мечта. Эсхин, я любил и был счастлив;
Любовью моя освятилась душа,И жизнь в красоте мне предстала.
При блеске возвышенных мыслей я зрел Яснее великость творенья;
Я верил, что путь мой лежит по землеК прекрасной, возвышенной цели.
Увы! я любил… и ее уже нет! Но счастье, вдвоем столь живое,
Навеки ль исчезло? И прежние дниВотще ли столь были прелестны?
О нет, никогда не погибнет их след; Для сердца прошедшее вечно.
Страданье в разлуке есть та же любовь;Над сердцем утрата бессильна.
И скорбь о погибшем не есть ли, Эсхин, Обет неизменной надежды:
Что где-то в знакомой, но тайной странеПогибшее нам возвратится?
Кто раз полюбил, тот на свете, мой друг, Уже одиноким не будет…
Ах! свет, где она предо мною цвела,—Он тот же: всё ею он полон.
По той же дороге стремлюся один И к той же возвышенной цели,
К которой так бодро стремился вдвоем —Сих уз не разрушит могила.
Сей мыслью высокой украшена жизнь; Я взором смотрю благодарным
На землю, где столько рассыпано благ,На полное славы творенье.
Спокойно смотрю я с земли рубежа На сторону лучшия жизни;
Сей сладкой надеждою мир озарен,Как небо сияньем Авроры.
С сей сладкой надеждой я выше судьбы, И жизнь мне земная священна;
При мысли великой, что я человек,Всегда возвышаюсь душою.
А этот безмолвный, таинственный гроб… О друг мой, он верный свидетель,
Что лучшее в жизни еще впереди,Что верно желанное будет;
Сей гроб — затворенная к счастию дверь; Отворится… жду и надеюсь!
За ним ожидает сопутник меня,На миг мне явившийся в жизни.
О друг мой, искав изменяющих благ, Искав наслаждений минутных,
Ты верные блага утратил свои —Ты жизнь презирать научился.
С сим гибельным чувством ужасен и свет; Дай руку: близ верного друга
С природой и жизнью опять примирись;О! верь мне, прекрасна вселенна.
Всё небо нам дало, мой друг, с бытием: Все в жизни к великому средство;
И горесть и радость — все к цели одной:Хвала жизнедавцу Зевесу!»
1—11 декабря 1814
Три песни
«Споет ли мне песню веселую скальд?» Спросил, озираясь, могучий Освальд. И скальд выступает на царскую речь, Подмышкою арфа, на поясе меч. «Три песни я знаю: в одной старина! Тобою, могучий, забыта она; Ты сам ее в лесе дремучем сложил; Та песня: отца моего ты убил. Есть песня другая: ужасна она; И мною под бурей ночной сложена; Пою ее ранней и поздней порой; И песня та: бейся, убийца, со мной!» Он в сторону арфу и меч наголо; И бешенство грозные лица зажгло; Запрыгали искры по звонким мечам — И рухнул Освальд — голова пополам. «Раздайся ж, последняя песня моя; Ту песню и утром и вечером я Греметь не устану пред девой любви; Та песня: убийца повержен в крови». 1816
Лесной царь
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь издрогнув, малютка приник; Обняв, его держит и греет старик. «Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» «Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул: Он в темной короне, с густой бородой». «О нет, то белеет туман над водой». «Дитя, оглянися; младенец, ко мне; Веселого много в моей стороне; Цветы бирюзовы, жемчужны струи; Из золота слиты чертоги мои». «Родимый, лесной царь со мной говорит: Он золото, перлы и радость сулит». «О нет, мой младенец, ослышался ты: То ветер, проснувшись, колыхнул листы». «Ко мне, мой младенец; в дуброве моей Узнаешь прекрасных моих дочерей: При месяце будут играть и летать, Играя, летая, тебя усыплять». «Родимый, лесной царь созвал дочерей: Мне, вижу, кивают из темных ветвей». «О нет, все спокойно в ночной глубине: То ветлы седые стоят в стороне». «Дитя, я пленился твоей красотой: Неволей иль волей, а будешь ты мой». «Родимый, лесной царь нас хочет догнать; Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать». Ездок оробелый не скачет, летит; Младенец тоскует, младенец кричит; Ездок подгоняет, ездок доскакал… В руках его мертвый младенец лежал. 1818
Замок Смальгольм, или Иванов вечер
До рассвета поднявшись, коня оседлал Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,Он коня, торопясь в Бротерстон.
Не с могучим Боклю совокупно спешил На военное дело барон;
Не в кровавом бою переведаться мнилЗа Шотландию с Англией он;
Но в железной броне он сидит на коне; Наточил он свой меч боевой;
И покрыт он щитом; и топор за седломУкреплен двадцатифунтовой.
Через три дни домой возвратился барон, Отуманен и бледен лицом;
Через силу и конь, опенен, запылен,Под тяжелым ступал седоком.
Анкрамморския битвы барон не видал, Где потоками кровь их лилась,
Где на Эверса грозно Боклю напирал,Где за родину бился Дуглас;
Но железный шелом был иссечен на нем, Был изрублен и панцирь и щит,
Был недавнею кровью топор за седлом,Но не английской кровью покрыт.
Соскочив у часовни с коня за стеной, Притаяся в кустах, он стоял;
И три раза он свистнул — и паж молодойНа условленный свист прибежал.
«Подойди, мой малютка, мой паж молодой, И присядь на колена мои;
Ты младенец, но ты откровенен душой,И слова непритворны твои.
Я в отлучке был три дни, мой паж молодой; Мне теперь ты всю правду скажи:
Что заметил? Что было с твоей госпожой?И кто был у твоей госпожи?»
«Госпожа по ночам к отдаленным скалам, Где маяк, приходила тайком
(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагамНе прокрасться во мраке ночном).
И на первую ночь непогода была, И без умолку филин кричал;
И она в непогоду ночную пошлаНа вершину пустынную скал.
Тихомолком подкрался я к ней в темноте; И сидела одна — я узрел;
Не стоял часовой на пустой высоте;Одиноко маяк пламенел.
На другую же ночь — я за ней по следам На вершину опять побежал,—
О творец, у огня одинокого тамМне неведомый рыцарь стоял.
Подпершися мечом, он стоял пред огнем, И беседовал долго он с ней;
Но под шумным дождем, но при ветре ночномЯ расслушать не мог их речей.
И последняя ночь безненастна была, И порывистый ветер молчал;
И к маяку она на свиданье пошла;У маяка уж рыцарь стоял.
И сказала (я слышал): „В полуночный час, Перед светлым Ивановым днем,
Приходи ты; мой муж не опасен для нас:Он теперь на свиданье ином;
Он с могучим Боклю ополчился теперь: Он в сраженье забыл про меня —
И тайком отопру я для милого дверьНакануне Иванова дня“.
„Я не властен прийти, я не должен прийти, Я не смею прийти (был ответ);
Пред Ивановым днем одиноким путемЯ пойду… мне товарища нет“.
„О, сомнение прочь! безмятежная ночь Пред великим Ивановым днем
И тиxa и темна, и свиданьям онаБлагосклонна в молчанье своем.
Я собак привяжу, часовых уложу, Я крыльцо пересыплю травой,
И в приюте моем, пред Ивановым днем,Безопасен ты будешь со мной“.
„Пусть собака молчит, часовой не трубит, И трава не слышна под ногой,—
Но священник есть там; он не спит по ночам;Он приход мой узнает ночной“.
„Он уйдет к той поре: в монастырь на горе Панихиду он позван служить:
Кто-то был умерщвлен; по душе его онБудет три дни поминки творить“.
Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел, Он ужасен стоял при огне.
„Пусть о том, кто убит, он поминки творит:То, быть может, поминки по мне.
Но полуночный час благосклонен для нас: Я приду под защитою мглы“.
Он сказал… и она… я смотрю… уж однаУ маяка пустынной скалы».
И Смальгольмский барон, поражен, раздражен, И кипел, и горел, и сверкал.
«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?Он, клянусь небесами, пропал!»
«Показалося мне при блестящем огне: Был шелом с соколиным пером,
И палаш боевой на цепи золотой,Три звезды на щите голубом».
«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой; Сей полуночный мрачный пришлец
Был не властен прийти: он убит на пути;Он в могилу зарыт, он мертвец».
«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне, И увидел, услышал я сам,
Как его обняла, как его назвала:То был рыцарь Ричард Кольдингам».
И Смальгольмский барон, изумлен, поражен И хладел, и бледнел, и дрожал.
«Нет! в могиле покой; он лежит под землейТы неправду мне, паж мой, сказал.
Где бежит и шумит меж утесами Твид, Где подъемлется мрачный Эльдон,
Уж три ночи, как там твой Ричард КольдингамПотаенным врагом умерщвлен.
Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд: Оглушен был ты бурей ночной;
Уж три ночи, три дня, как поминки творятЧернецы за его упокой».
Он идет в ворота, он уже на крыльце, Он взошел по крутым ступеням
На площадку, и видит: с печалью в лице,Одиноко-унылая, там
Молодая жена — и тиха и бледна, И в мечтании грустном глядит
На поля, небеса, на Мертонски леса,На прозрачно бегущую Твид.
«Я с тобою опять, молодая жена». «В добрый час, благородный барон.
Что расскажешь ты мне? Решена ли война?Поразил ли Боклю иль сражен?»
«Англичанин разбит; англичанин бежит С Анкрамморских кровавых полей;
И Боклю наблюдать мне маяк мой велитИ беречься недобрых гостей».
При ответе таком изменилась лицом И ни слова… ни слова и он;
И пошла в свой покой с наклоненной главой,И за нею суровый барон.
Ночь покойна была, но заснуть не дала. Он вздыхал, он с собой говорил:
«Не пробудится он; не подымется он;Мертвецы не встают из могил».
Уж заря занялась; был таинственный час Меж рассветом и утренней тьмой;
И глубоким он сном пред Ивановым днемВдруг заснул близ жены молодой.
Не спалося лишь ей, не смыкала очей… И бродящим, открытым очам,
При лампадном огне, в шишаке и бронеВдруг явился Ричард Кольдингам.
«Воротись, удалися»,— она говорит. «Я к свиданью тобой приглашен;
Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит,—Не страшись, не услышит нас он.
Я во мраке ночном потаенным врагом На дороге изменой убит;
Уж три ночи, три дня, как монахи меняПоминают — и труп мой зарыт.
Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной! И ужасный теперь ему сон!
И надолго во мгле на пустынной скале,Где маяк, я бродить осужден;
Где видалися мы под защитою тьмы, Там скитаюсь теперь мертвецом;
И сюда с высоты не сошел бы… но тыЗаклинала Ивановым днем».
Содрогнулась она и, смятенья полна, Вопросила: «Но что же с тобой?
Дай один мне ответ — ты спасен ли иль нет?».Он печально потряс головой.
«Выкупается кровью пролитая кровь,— То убийце скажи моему.
Беззаконную небо карает любовь,—Ты сама будь свидетель тому».
Он тяжелою шуйцей коснулся стола; Ей десницею руку пожал —
И десница как острое пламя была,И по членам огонь пробежал.
И печать роковая в столе возжжена: Отразилися пальцы на нем;
На руке ж — но таинственно руку онаЗакрывала с тех пор полотном.
Есть монахиня в древних Драйбургских стенах: И грустна и на свет не глядит;
Есть в Мельрозской обители мрачный монах:И дичится людей и молчит.
Сей монах молчаливый и мрачный — кто он? Та монахиня — кто же она?
То убийца, суровый Смальгольмский барон;То его молодая жена.
1822
Море
Безмолвное море, лазурное море, Стою очарован над бездной твоей. Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью, Тревожною думой наполнено ты. Безмолвное море, лазурное море, Открой мне глубокую тайну твою. Что движет твое необъятное лоно? Чем дышит твоя напряженная грудь? Иль тянет тебя из земныя неволи Далекое, светлое небо к себе?.. Таинственной, сладостной полное жизни, Ты чисто в присутствии чистом его: Ты льешься его светозарной лазурью, Вечерним и утренним светом горишь, Ласкаешь его облака золотые И радостно блещешь звездами его. Когда же сбираются темные тучи, Чтоб ясное небо отнять у тебя — Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь, Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу… И мгла исчезает, и тучи уходят, Но, полное прошлой тревоги своей, Ты долго вздымаешь испуганны волны, И сладостный блеск возвращенных небес Не вовсе тебе тишину возвращает; Обманчив твоей неподвижности вид: Ты в бездне покойной скрываешь смятенье, Ты, небом любуясь, дрожишь за него. 1822
Ночной смотр
В двенадцать часов по ночам Из гроба встает барабанщик; И ходит он взад и вперед, И бьет он проворно тревогу. И в темных гробах барабан Могучую будит пехоту; Встают молодцы егеря, Встают старики гренадеры, Встают из-под русских снегов, С роскошных полей италийских, Встают с африканских степей, С горючих песков Палестины. В двенадцать часов по ночам Выходит трубач из могилы; И скачет он взад и вперед, И громко трубит он тревогу. И в темных могилах труба Могучую конницу будит: Седые гусары встают, Встают усачи кирасиры; И с севера, с юга летят, С востока и с запада мчатся На легких воздушных конях Одни за другим эскадроны. В двенадцать часов по ночам Из гроба встает полководец; На нем сверх мундира сюртук; Он с маленькой шляпой и шпагой; На старом коне боевом Он медленно едет по фрунту; И маршалы едут за ним, И едут за ним адъютанты; И армия честь отдает. Становится он перед нею; И с музыкой мимо его Проходят полки за полками. И всех генералов своих Потом он в кружок собирает, И ближнему на ухо сам Он шепчет пароль свой и лозунг; И армии всей отдают Они тот пароль и тот лозунг: И Франция — тот их пароль, Тот лозунг — Святая Елена. Так к старым солдатам своим На смотр генеральный из гроба В двенадцать часов по ночам Встает император усопший. Январь-март 1836
А. С. Пушкин
Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе Руки свои опустив. Голову тихо склоняя, Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза, Было лицо его мне так знакомо, и было заметно, Что выражалось на нем, — в жизни такого Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья Пламень на нем; не сиял острый ум; Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью Было объято оно: мнилося мне, что ему В этот миг предстояло как будто какое виденье, Что-то сбывалось над ним, и спросить мне хотелось: что видишь? 1837
Царскосельский лебедь
Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый, Как же нелюдимо ты, отшельник хилый, Здесь сидишь на лоне вод уединенных! Спутников давнишних, прежней современных Жизни, переживши, сетуя глубоко, Их ты поминаешь думой одинокой! Сумрачный пустынник, из уединенья Ты на молодое смотришь поколенье Грустными очами; прежнего единый Брошенный обломок, в новый лебединый Свет на пир веселый гость не приглашенный, Ты вступить дичишься в круг неблагосклонный Резвой молодежи. На водах широких, На виду царевых теремов высоких, Пред Чесменской гордо блещущей колонной, Лебеди младые голубое лоно Озера тревожат плаваньем, плесканьем, Боем крыл могучих, белых шей купаньем; День они встречают, звонко окликаясь; В зеркале прозрачной влаги отражаясь, Длинной вереницей, белым флотом стройно Плавают в сияньи солнца по спокойной Озера лазури; ночью ж меж звездами В небе, повторенном тихими водами, Облаком перловым, вод не зыбля, реют Иль двойною тенью, дремля, в них белеют; А когда гуляет месяц меж звездами, Влагу расшибая сильными крылами, В блеске волн, зажженных месячным сияньем, Окруженны брызгов огненных сверканьем, Кажутся волшебных призраков явленьем — Племя молодое, полное кипеньем Жизни своевольной. Ты ж старик печальный, Молодость их образ твой монументальный Резвую пугает; он на них наводит Скуку, и в приют твой ни один не входит Гость из молодежи, ветрено летящей Вслед за быстрым мигом жизни настоящей. Но не сетуй, старец, пращур лебединый: Ты родился в славный век Екатерины, Был ее ласкаем царскою рукою,— Памятников гордых битве под Чесмою, Битве при Калуге воздвиженье зрел ты; С веком Александра тихо устарел ты; И, почти столетний, в веке Николая Видишь, угасая, как вся Русь святая Вкруг царевой силы — вековой зеленый Плющ вкруг силы дуба — вьется под короной Царской, от окрестных бурь ища защиты. Дни текли за днями. Лебедь позабытый Таял одиноко; а младое племя В шуме резвой жизни забывало время… Раз среди их шума раздался чудесно Голос, всю пронзивший бездну поднебесной; Лебеди, услышав голос, присмирели И, стремимы тайной силой, полетели На голос: пред ними, вновь помолоделый, Радостно вздымая перья груди белой, Голову на шее гордо распрямленной К небесам подъемля,— весь воспламененный, Лебедь благородный дней Екатерины Пел, прощаясь с жизнью, гимн свой лебединый! А когда допел он — на небо взглянувши И крылами сильно дряхлыми взмахнувши,— К небу, как во время оное бывало, Он с земли рванулся… и его не стало В высоте… и навзничь с высоты упал он; И прекрасен мертвый на хребте лежал он, Широко раскинув крылья, как летящий, В небеса вперяя взор уж не горящий. Ноябрь — начало декабря 1851
|
||||
|
|
|
|
||||||||