Источник: официальный сайт Дмитрия Воденникова
ЦИКЛ "НОВЫЙ БОЛЬШОЙ РУССКИЙ СТИЛЬ" (2002-2004)
Я - так несовершенен,
язык так несовершенен,
мир - так несовершенен,
а главное, люди, живущие в нем, так ленивы и неблагодарны,
что, разумеется, никакое прямое высказывание невозможно
Только оно - ЕСТЬ.
язык так несовершенен,
мир - так несовершенен,
а главное, люди, живущие в нем, так ленивы и неблагодарны,
что, разумеется, никакое прямое высказывание невозможно
Только оно - ЕСТЬ.
* * *
Я был - в ослепительных джинсах,
в густой ярко-синей рубашке,
было мне - тридцать три года,
и сердце моё -
разрывалось - от счастья.
в густой ярко-синей рубашке,
было мне - тридцать три года,
и сердце моё -
разрывалось - от счастья.
1.
…Мама! и как так случилось,
что я - написавший свои знаменитые книги:
о смерти, о страхе, о прахе (о пыли), о комплексе жертвы -
умудрился
всё ж таки стать
таким совершенно здоровым,
таким невозможно счастливым
и таким - абсолютно - бессмертным?
А вот так и случилось! - что, глядя однажды
в ваши милые-милые лица,
с плохо скрываемой злобой, отчаяньем и раздраженьем,
я вдруг вспомнил,
как нынешний мой арт-директор,
а раньше - флористка,
тоже, видимо, глядя - в не менее! - милые лица своих постоянных клиентов,
вдруг сказала,
сбивая с колен непокорную, грубую землю:
Извините меня,
но японского сада - НЕ БУДЕТ.
2.
Вот и вы извините меня, ибо мне - не хватило любви,
этой грубой пахучей любви,
а вот вам, как ни странно, - хватило!
…о, как долго, как долго -
в сиреневых сумерках - тридцать четвёртой весны
голубая лисица - в моих переулках - бродила.
А теперь всё иначе - я сегодня проснулся от счастья,
с сильно бьющимся сердцем - и глядя в апрельский рассвет, в загустевшую зелень,
вдруг засмеялся,
потому что опять-таки вспомнил:
и своё прошлогоднее пьяное зимнее буйство,
и себя самого - в окруженье каких-то подонков,
и мужские, надёжные руки подоспевшей охраны,
но главное -
голос,
ЖИВОЙ ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ голос,
с таким неподдельным участьем спросивший меня:
"Ну, что, Дима, уже не можете - без скандала?"
Ну, почему же - МОГУ.
3.
Ибо - как сказала бы Дебби Джилински,
(ещё один - буйнопомешанный ангел
из любимого мной голливудского фильма),
превращаясь у всех на глазах - в кучку пепла и в ворох кредиток:
"Я НИКОМУ НЕ ХОТЕЛА ВРЕДА,
МНЕ - НЕ НРАВИЛОСЬ! -
ДЕЛАТЬ КОМУ-ЛИБО БОЛЬНО.
НО ВРЕМЕНАМИ - ЛЮДИ
ПРОСТО ОТКАЗЫВАЛИСЬ СЛУШАТЬ, ЧТО ИМ ГОВОРЯТ,
И ТОГДА - Я ВЫНУЖДЕНА БЫЛА
ПРИМЕНЯТЬ УБЕЖДЕНЬЕ, УГРОЗЫ …И - СЛЕЗОТОЧИВЫЕ СРЕДСТВА"
4.
Так что ты не сердись, - а приди на меня поглазеть
через год или два (лучше десять!) - и то, что осталось,
будет так же плясать для тебя,
будет так же стесняться и петь…
Что ж поделать, ну нравится мне - эта первая мелкая взвесь,
этот быстрый апрельский пожар,
эта нежно-салатная жалость!
5.
…И за это за всё -
за твою несказанную щедрость,
за твою беспощадную трезвость,
за минутную слабость твою -
будет, будет тебе
твой обещанный праздник:
этот буйно помешанный прах
легендарная пыль
черемуха счастья
бесстыдно раскрытая жизнь
ВЕСЬ ЭТОТ ГРУБЫЙ АПРЕЛЬСКИЙ
БЕССМЕРТНЫЙ ПИАР
вечный воденников
ШИПОВНИК
И мальчиком, и дядечкой - нельзя:
кусаю губы, потому что знаю,
что - вот она! - не первая весна
и не последняя… а так, очередная…
кусаю губы, потому что знаю,
что - вот она! - не первая весна
и не последняя… а так, очередная…
Я - сбрасываю кожу, как змея,
я - как крапива, прожигаю платье,
но то, что щас шипит в твоих объятьях,
кричит и жжется - разве это я?
Нет, в том шиповнике, что цвёл до издыханья,
до черноты, до угля - у забора
я до сих пор стою как тот невзрачный мальчик
за пять минут - до счастья и позора.
Ну что ж поделать, если не совпавший
ни там, ни здесь - со мной, по крайней мере -
ты пах моей щекой, моей мужской рубашкой
ещё до всех моих стихотворений.
- За всё про всё одна лишь просьба есть:
за то, что мы не были и не будем -
люби меня таким, каким я есть,
таким-каким-я-нет - меня другие любят.
…Я не надеюсь, ни с одним из вас
ни там, ни здесь совпасть, - но в это лето
мне кажется, что кто-то любит нас,
имперских, взрослых, солнечных, раздетых.
Из душного цветочного огня
он нас прижмёт к себе, а мы - ему ответим…
Ещё я знаю, что на целом свете,
уже лет десять, больше нет тебя.
* * *
Только что ж мне так тошно
в моём ослепительном сне -
по колено в песке, на участке из солнца и пыли -
знать, что всех схоронили, устроили в этой земле
(и тебя, в том числе), а меня почему-то забыли
в моём ослепительном сне -
по колено в песке, на участке из солнца и пыли -
знать, что всех схоронили, устроили в этой земле
(и тебя, в том числе), а меня почему-то забыли
…ты мне приснилась постаревшей,
какой-то жёлтой, неуверенной в себе,
и всё, что есть во мне мужского, содрогнулось
от жалости и нелюбви к тебе.
Однако, всё это - значенья не имело,
по крайней мере,
по сравненью с тем - как ты,
с каким-то детским вызовом сидела -
на самом краешке куриной слепоты…
Но я не выдержал - свою мужскую муку,
и вот тогда - из солнечного сна -
ты - старой девочкой, безвременной старухой,
ты так внимательно взглянула - на меня.
Но все сама отлично понимая,
ты поперхнулась собственной судьбой -
и засмеялась - вечно молодая -
над нашей пошлостью и трусостью мужской.
…Мой сон прошёл, но я не просыпался,
и снилось мне, что я плыву во сне,
как и положено мужчине, содрогаясь
от отвращенья - к самому себе.
Надеюсь, верю, знаю - непременно
настанет день, когда при свете дня,
с таким же ласковым, бесстыжим сожаленьем
один из вас - посмотрит на меня
и станет мне так ясно и понятно,
что всё, что есть, - не стыд, не пыль, не прах,
а только - розовые голубые пятна
в моих смеющихся - еще живых - глазах.
ШИПОВНИК -
РАСПАДАЮЩИЙСЯ НА ЧАСТИ
Всё сбудется - не завтра, не сегодня,
не в этой жизни и не после смерти…
Но боже, как горит твоя изнанка,
что мне все кажется, что мы с тобой бессмертны.
Как тот - другой - трепещущий у школы,
измятый весь, с пурпурной головой
(да не измятый ты - лиловый ты, лиловый,
вульгарный, страшный,
черный, черный - мой!).
А был еще один - с чуть розоватой кожей,
когда я тоже выбился из сил
и только повторял: о боже, боже, боже…
Мне кажется, что был еще - четвертый,
но я его забыл.
Да нет же, вот и ты -
меня в конце предавший
(ну, пусть на площади, ну пусть перед народом),
зато я помню, как ты сладко пахнешь -
то кашей гречневой, то молоком, то медом.
- Я, столько лет к вам всем протягивавший руки,
как будто требовавший не любви, а денег, -
да неужели я не вынесу разлуки,
особенно когда она - навеки.
За то, что вы - своей мужской работой,
меня с ума сводили ежедневно,
за то, что пахли вы - мужским и крепким потом,
мы с вами встретимся - (все сразу!) непременно.
…Но что-то мне сегодня подсказало:
не в этот раз и не на этом свете.
Нет, мой бесценный, это ты - бессмертен,
а я в тебе - умру, тридцатилетним.
За вас за всех -
трепещущих у школы,
сгоревший весь, с изнанкою лица…
- Да не сгоревший я, - лиловый я, лиловый,
пурпурный, розовый, багровый - до конца…
* * *
Кс.Р. и Е.Р.
В тот год, когда мы жили на земле
(и никогда об этом не жалели),
на черной, круглой, выспренной - в апреле
ты почему-то думал обо мне.
Как раз мать-мачеха так дымно зацвела,
и в длинных сумерках я вышел из машины
( она была чужая, но была!)…
…И в этот год, и в этот синий час -
(как водится со мной: в последний раз )
мне снова захотелось быть - любимым.
Но я растер на пыльные ладони
весь это первый, мокрый, лживый цвет:
того, что надо мне, - того на свете нет,
но я хочу, чтоб ты меня - запомнил…
- Ведь это я, я десять раз на дню,
катавший пальцами, как мякиш или глину,
одну большую мысль, что я тебя люблю,
(хоть эта мысль мне - невыносима),
стою сейчас - в куриной слепоте
(я, понимавший все так медленно, но ясно)
в протертых джинсах,
не в своем уме.
…в тот год, когда мы жили на земле -
на этой подлой, подлой, но - прекрасной.
апрель 2004
ШИПОВНИК FOREVER
в первый раз я увидел тебя - в шесть лет,
второй раз - когда мне стукнуло 35,
в третий раз я увижу тебя - перед смертью,
а больше я тебя уже никогда не увижу.
второй раз - когда мне стукнуло 35,
в третий раз я увижу тебя - перед смертью,
а больше я тебя уже никогда не увижу.
1.
За то, что ты - не абы как, а трижды -
вдруг вспыхнувший в моей июньской тьме,
я все равно тебя - когда-нибудь увижу:
в гробу, в России, в дочери, во сне.
2.
Я тебя обожаю… За то, что - имперский, тяжелый,
засучив рукава, так насмешливо, так безнадежно
ты смотрел на меня
(слишком красный и слишком лиловый) -
ты за это за всё
мне приснился вчера - белоснежным.
3.
Дорогой мой, желанный, единственный, счастье мое! -
всё, что я обещал, - всё сбылось (только всё как-то слиплось, слежалось…).
…Но зато - о, как долго томилось
мужское твоё молоко,
как смешно и по-детски оно
на твои рукава - проливалось.
4.
Я искал тебя - всю свою жизнь на таком подмосковном ветру,
я писал тебе длинные письма, но всё бесполезно.
- Я увидел тебя в первый раз - в одна тыща затёртом году,
а теперь ты меня положил
на лопатки - на теплую землю.
5.
Так что это - я ненавижу тебя…
И за весь мой истерзанный вид,
за шиповник, несбывшийся мой, и за весь твой volksvagen позорный…
(…дорогой мой,
бесценный,
родной -
у тебя ничего не болит?)
- У меня ничего не болит,
я хотел бы - в четвертый, в четвертый!..
* * *
Мужает голос и грубеет тело,
но всё по-прежнему во мне - свежо и звонко.
Я подниму себя - привычно, между делом,
легко и убеждённо, как ребёнка.
А ранней осенью - жизнь зацветёт, как школа,
начнёт букетами и ранцами кидаться,
но зрелость с юностью - как школьник и дошкольник,
всё меж собой никак не сговорятся.
Но - солнце - правду - выскажет в упор
и также в зеркале, как зелень, отразится,
когда из ванны выйдешь в коридор
ты - с мокрой головою, как лисица.
…Чем ближе осень - ярче подоконник,
чем дальше школа - тем ещё ужасней
и я сижу в углу, как второгодник,
и свет стоит столбом - как старшеклассник.
Мне нравится, что жизнь со мной - груба
и так насмешлива, подробна и невместна:
я подниму своим привычным жестом
легко и убежденно - прядь со лба.
Ведь сколько раз уже - в очередном аду -
я прижимал к лицу свои мужские руки
и полагал, что я иду - к концу,
а шёл, как правило, к какой-то новой муке.
Ну так простимся же - по-царски, без обид,
здесь и сейчас, откинув одеяло, -
нам только жизнь и зрелость - предстоит,
как раньше смерть и детство предстояло.